Инок Трофим (в миру Леонид Иванович Татарников) родился в поселке Даган Тулунского района Иркутской области 4 февраля 1954 года (в день памяти святого апостола Тимофея). Его отец Иван Николаевич родился и вырос в Сибири, а мать была родом из Белоруссии.
Бабушка Мария была глубоко верующей женщиной. Церкви в сибирском посёлке не было, поэтому благочестивой бабушке приходилось за сотни километров ехать в город, чтобы попасть на праздничную службу. И хотя в храме удавалось побывать редко, дома она горячо молилось за всех, строго соблюдала посты, а еще вязала бесплатно всей деревне рукавички и раздавала их людям во славу Божию. Должно быть по молитвам благочестивой бабушки, и родился Богоизбранный ребёнок. Младенец кричал день и ночь, а подсказать молодым родителям, что его нужно крестить, было некому, бабушка к тому времени умерла. От бессонных ночей молодая мать извелась вся. Но вот как-то поехала она в город навестить родственницу, та ей и посоветовала крестить ребёнка. После крещенья ребёнка как подменили: плакать перестал, улыбчивый стал и спокойный. Позже в семье Татарниковых родились ещё два мальчика и две девочки. Семья была дружная. Родители с детства приучали детей к труду. Леониду, как старшему, трудиться приходилось больше всех. Он привык всё делать хорошо, не ходил - а летал, в руках все горело, быстро управится и бросается помогать младшей сестрёнке. Мать смотрела и радовалась, что сын вырос добрый и трудолюбивый, говорила: « Он в бабушку Марию пошел. Она бегучая была. Все дела бегом делала».
Из рассказа Нины Андреевны: «Сын был начитанный, работящий, непьющий. И местным парням было обидно, что девушки ставят его им в пример. Однажды восемь человек подкараулили сына ночью, повалили и избивали жестоко, а он лишь голову руками прикрывал. Сила у сына была немалая - мог бы, как следует, им надавать. Но характер такой - никогда не дрался и даже обиды ни на кого не держал. Только сказал на следующее утро обидчикам: “Не умеете драться, а чего деретесь? Смотрите, на мне синяков даже нет”. Это была правда - синяков на нем не было. Видно, Божия Матерь хранила его... Сын все каникулы пас коров. Я не нарадуюсь - зарабатывает, а мы бедно жили тогда. Останавливает меня однажды на улице председатель колхоза и говорит: “Пожалела б ты, Нина, сына. Да как ты его этому зверю-пастуху в подпаски отдала? Он же спьяну так бьет мальчонку, что ведь сдуру насмерть забьет”. О-ой, я бежать! Коров пасли далеко от деревни, и я пять километров бежала бегом. Смотрю, выезжает из леса на коне мой Лёня и спрашивает удивленно: “Мама, а ты чего здесь?” - “По тебе соскучилась, сынок”. Молчим оба. А дома выбрала момент и спрашиваю: “Это - правда, что тебя пастух бьет?” - “Да ну, он отходчивый. Пошумит-пошумит и все”. Никогда он не жаловался и не роптал”...»
У Леонида было много друзей, он был всеобщим любимцем. Но, несмотря на кажущуюся беззаботность, он выделялся среди сверстников какой-то особой внутренней серьезностью и добросовестным отношением к любому делу.
После восьмилетки Леонид учился в железнодорожное училище, там он получил профессию машиниста мотовоза. До армии успел поработать по специальности машинистом. Будучи иноком, он вспоминал: «Уходящая вдаль железная дорога, напоминала о быстротечности нашей земной жизни...»
Весной 1972 года Леонида призвали в армию. Служил он в танковых войсках в Читинской области. После службы вернулся домой и устроился на работу на траулер Сахалинского морского пароходства ловить рыбу. (Побывал в Северной, Южной Америке и в скандинавских странах.)
Из воспоминаний Нины Андреевны: “В плавание Лёня уходил на полгода, а в отпуск приезжал, как дед Мороз, - большой мешок за плечами и чемодан в руке... Народу набежит - все расхватают, а Лёне, смотрю, не осталось ничего. Мне обидно. ... А он спокойно: “Ну, нет и нет”. Ничего ему для себя было не надо... Большую зарплату, какую получал в плавании за полгода, всю до копейки отдавал мне».
Имея приличный заработок, юноша не пристрастился ни к деньгам, ни к вещам. Заботясь о родных, он себе покупал только самое необходимое. Леонид ходил в плавание пять лет. После тяжёлой дневной работы по вечерам любил постоять на палубе, полюбоваться природой. Часто, любуясь неописуемой красотой, жалел, что его родные не могут увидеть всего того, что его так восхищало. А позже увлекся художественной фотографией. Некоторое время даже работал в местной газете в качестве фотокорреспондента.
К тому времени семья уже обзавелась хозяйством, уже ни в чём не нуждались. Но однажды, когда он приехал навестить родных, то узнал, что отец пристрастился к алкоголю, после того как его назначили заведующим складом. (Многие мужики приносили ему самогон, чтобы отблагодарить за дефицитные запчасти для бензопилы.) Когда Леонид увидел заикающихся от страха сестренок, то стал уговаривать мать с детьми перебраться к нему. Он перевез семью в Братск в общежитие, стал кормильцем семьи.
Его брат Геннадий вспоминал: «Брат был человеком огромной воли и умел добиваться, чего хотел. В любом деле он стремился достичь совершенства, а, достигнув желанного, вдруг менял направление и брался за новое дело. Он всю жизнь чего-то искал... Брат брался за любое дело с размахом. “Все, - говорил он, - надо делать на высшем уровне. А иначе, какой толк?” Фотоаппаратура у него была суперкласса, а еще он купил кинокамеру и уйму книг. И покупал он не романы, а книги по различным отраслям знаний... Брат был мастером художественной фотографии, и его снимки публиковались в газетах. Потом он сошел на берег, работал на железной дороге в Южно-Сахалинске и одновременно внештатным, фотокорреспондентом в газете. Несколько редакций приглашали его перейти в штат, но в семье у нас тогда было неладно, и ради семьи он вернулся в Братск. Здесь он устроился в фотоателье... Разочаровавшись в фотографии, брат затеял новое дело - шить обувь. Хорошей обуви в Сибири тогда не было... И брат решил шить фирменную обувь. Купил специальную машинку, а уж модной фурнитуры и дратвы припас... Для начала он устроился в обувную мастерскую, и вскоре весь город к нему в очередь стоял. Вкус у брата был хороший, а уж выдумщик он был такой, что принесут ему развалившуюся обувь, какую и в починку нигде не берут, а он новые союзки поставит, аппликации вместо заплат. Фурнитуры модной подбавит. И выходила из старья обувь прочнее и наряднее новой...»
Остальные работники видя, с каким усердием он работает, стали упрекать его, за то, что он так качественно обувь ремонтирует, поясняя: « Не понимаешь разве, что делать нужно так, чтобы заказчик через некоторое время снова к нам обращался, а иначе мы без работы останемся».
Леонид привык работать на совесть, поэтому вынужден был уйти, из сапожной мастерской. К сожалению, подобная история повторялась и в других местах. Когда он устроился на ферму скотником, доярки хвалили его, а нерадивые работники стали его упрекать, что «выпячивается». Спустя некоторое время устроился Леонид в пожарную охрану.
О семейной жизни он не задумывался. Многим девушкам нравился весёлый работящий парень, но он относился ко всем как к сестрам, даже называл сестрёнками. Он, никогда не скучал, стремился научиться чему-то новому, много читал; занимался в яхт-клубе, танцевал в народном ансамбле.
Любовь к ближним и любая работа, совершённая им на совесть прокладывали путь к Самому Богу. Когда братья и сёстры встали на ноги, Леонид уехал на Алтай. Жил и работал в селе Шубенка, недалеко от г. Бийска, а по воскресным и праздничным дням отправлялся в город в Кафедральный собор на службу. Священник благословил его прислуживать в алтаре.
Он никого не осуждал, никого ни в чем не подозревал, доверял всем, без всякого сомнения, даже когда его откровенно обманывали, оставался спокоен. Он начал вести дневник, в который записывал понравившиеся ему святоотеческие поучения. Он понял, что в деле спасения главное - это любовь и молитва. Он говорил: «Кто любит истину, тот становится другом Божиим. Надобно позаботиться приобрести любовь к молитве, трезвенный ум, бодренную мысль, чистую совесть, всегдашнее воздержание, усердный пост, нелицемерную любовь, истинную чистоту, не скверное целомудрие, нельстивое смирение…»
Леонид каждый день записывал свои грехи и приходящие помыслы, которые затем исповедовал священнику. Он, каждый день, читал духовную литературу, усердно молился и строго постился. Видя, ревностное желание молодого пономаря послужить Господу, священник посоветовал Леониду поехать в монастырь, Оптину Пустынь, который в то время уже начали восстанавливать.
Купив билет до Калуги, он собрался уже поехать в обитель, но у него украли документы, деньги и билет. Мир не отпускал его: пришлось опять погрузиться в мирскую суету, восстановить паспорт, зарабатывать деньги на дорогу.
В августе 1990 года вместе с группой паломников Леонид впервые приехал в святую обитель. Поселившись в скитской гостинице и получив первое послушание, отправился работать в коровник. Эта работа была ему хорошо знакома, и он умело исполнял свое послушание. Позже он пономарил в храме, заведовал паломнической гостиницей, работал в просфорне, был звонарём, переплетал книги, чинил часы, был трактористом.
Он всегда и везде старался быть полезным, многому научился в жизни, и вот теперь все эти навыки пригодились ему в монастыре. Он говорил: «Помотала меня жизнь, я-то думал: для чего все это? А оказывается, все нужно было для того, чтобы теперь здесь, в монастыре, применить весь свой маломальский опыт для служения Богу и людям. Слава Тебе, Господи! Как премудро Ты все устраиваешь!»
Все любили трудолюбивого и весёлого голубоглазого послушника, вспоминания о нем говорили, что он всегда принимал паломников с искренней любовью, как родных. Он не строил из себя монаха-подвижника, был всегда искренним, открытым, с ним можно было по-простому поговорить на любую тему, но конец разговора всегда был один - покаяние.
Беседуя по душам с паломниками, он говорил: «Сейчас людям, живущим в миру, в храм ходить стало трудно, потому что враг спасения всячески старается завлечь души пустыми греховными развлечениями. Через развлечения усиливаются страсти, а чем сильнее страсть, тем труднее от нее избавиться. Ищите прежде Царствия Божия, то есть избавления от страстей, а все остальное приложится вам. Надобно каяться, а Господь и так знает, в чем кто имеет нужду, и обязательно поможет».
Желая уберечь молодых людей от пагубных пристрастий, он часто говорил о том, что даже малая нехорошая привычка может вырасти в большую греховную страсть. А, заметив курящих ребят, приговаривал: «А кто курит табачок, не Христов тот мужичок». (Некоторые из них оставили эту привычку.)
Он не осуждал курящих, знал, что самому бросить курить очень сложно. Всегда помнил, как сам долгое время не мог бросить курить, даже голодал дважды в месяц по десять дней подряд, надеясь бросить курить, но не помогло. Придя в монастырь, говорил: “Надо было поститься, а я голодал”. Бросил курить он, когда его пригласили в Кафедральном соборе прислуживать в алтарь. Священник тогда сказал, что надо выбрать: Бог или табак. Тогда с Божией помощью удалось побороть многолетняя страсть. (Он понял, что одного желания и силы воли не достаточно, нужна идущая от сердца мольба о помощи.)
27 февраля 1991 года на праздник Торжества Православия Леонида одели в подрясник. Он не мог скрыть своей радости. Многие братия вспоминали, что улыбка не сходила с лица Леонида недели две.
Леонид очень хотел стать монахом. Он говорил: «Рукоположение - это за послушание, а монашество - по желанию сердца. Каждый православный христианин в тайне своей души хочет стать монахом, но не каждый имеет столько мужества и сил, чтобы вступить на этот путь, поэтому многие находят себе оправдание. Ну и пусть находят, лишь бы только монашество не хулили. Хула на монашество - это грех последних времен».
25 сентября 1991 года послушника Леонида постригли в иночество с именем Трофим. Обычно в храме он пономарил, а когда был свободен от послушания, то тихо становился где-нибудь в углу у икон и молился за родных и всех с кем свёл Господь его в монастыре, о ком болела душа. Трофим подолгу горячо молился пред иконой Богородицы «Спорительница Хлебов». Он и всем паломникам советовал: «Молитесь, Матери Божией пред иконой «Спорительница хлебов», и никогда не узнаете, что такое голод».
В 90-х годах в стране кое-где хлеб стали выдавать по карточкам. Тогда в монастыре стали выпекать свой хлеб. Рассказывает Пелагея Кравцова: «Прибегает ко мне Трофим и спрашивает: “Поля, как хлеб пекут?” - “Рецепт пирога, - говорю, - могу дать. А хлеб, да кто ж теперь хлеб печет!”. Ох, и побегал он тогда по бабушкам, пока нашел рецепт настоящего старинного хлеба. Зато караваи у него выходили пышные, как куличи, а вкусные... Помню, как вместе хрустели горячей корочкой”. В трапезной для паломников рассказывали случай. Один бизнесмен, уезжая из монастыря, попросил дать ему рецепт монастырского хлеба и сказал: “Я имею личного повара и питаюсь в лучших ресторанах, но у меня больной желудок и хлеба не принимает. А ваш хлеб просто целебный - ем и наслаждаюсь!” Рецепт ему, разумеется, дали, спохватившись после его отъезда, что не сказали главного: сколько же молился над каждой выпечкой о. Трофим! “Да он по сорок акафистов над каждым замесом читал”, - сказала одна женщина из трапезной. “А ты считала?” - спросили ее. Никто, конечно, не считал. Но все видели, как о. Трофим полагал многие земные поклоны перед иконой Божией Матери “Спорительница хлебов” и, действительно, долго молился...»
Мало кто подозревал, что весёлый, быстрый, энергичный инок, был настоящим подвижником. В среду и пятницу он ничего не вкушал и даже не пил воды. В первую и последнюю неделю Великого Поста вообще не притрагивался к еде, а в остальные дни принимал пищу лишь один раз в день. Но, несмотря на такой строгий пост, всегда выполнял любое послушание, даже если приходилось носить тяжести. Как-то надо было перенести огромный шкаф из братского корпуса в монастырскую гостиницу. Послушание это поручили иноку Трофиму и двум послушникам. Трофим взял шкаф с одной стороны, а братья вдвоем с другой, и так несли его. Один из них позже вспоминал: «Мы устали и попросили Трофима остановиться, он сразу же остановился и, взяв почти всю нагрузку на себя, опустил шкаф на землю. У меня, помню, руки обрывались от этого шкафа, а Трофим нисколько не устал». Одно время он нес послушание даже в монастырской кузнице. Примечательно, что его родной дедушка Николай Татарников был отличным кузнецом. Его расстреляли в Иркутске в 1937 году, позже реабилитировали.
Он никогда не унывал, никто не видел его угрюмым. Про пост он говорил так: «Пост вещь приятная, от поста душа окрыляется».
Когда однажды зашёл разговор о смерти, он признался: «Внутренне я спокоен и готов умереть. Конечно, какова воля Божия будет. Лишь бы спастись».
Много инок Трофим трудился на монастырских полях. Он так умело и быстро сеял, пахал, культивировал, нарезал борозды под картошку, что все удивлялись. Много помогал он и монахиням Шамординской женской обители. Когда одинокие бабушки из окрестных деревень просили его вскопать огороды под картошку, находил время и для них. Он говорил: «Бог всех любит. А мы, иноки - слуги Божии, а значит, тоже обязаны всех любить и всем помогать».
Жители окрестных деревень так полюбили Трофима, что обращались к нему по всем хозяйственным вопросам, и даже стали замечать, что там, где он пахал, урожай был лучше. Некоторые потом приходили в монастырь, чтобы узнать, какую он молитву читал. У тех, кому он помогал, вредителей в огороде почти не было, в то время как на соседних участках хозяйничали прожорливые гусеницы и жуки. Инок признался, что, работая, всегда читал Иисусову молитву.
Одна пожилая женщина, увидевшая, как искусно вспахал Трофим огород, сказала ему: « Я никогда не видела, чтобы так умело пахали землю...»
Инок ответил: «А я люблю землю, она ведь когда-то и меня примет после смерти».
Очень он любил и животных, деревенские собаки при встрече с ним радостно виляли хвостами и ласкались к нему. Часто заходил он в монастырскую конюшню, да не с пустыми руками, а с гостинцами - хрустящими корками хлеба.
«Как конь без работы чахнет, а затем и вовсе погибает, - говорил он как-то, так и монах без молитвы Иисусовой уготовляет себе погибель вечную».
Монастырскую полунощницу инок Трофим посещал ежедневно. Хотя и случалось частенько, возвращался с поля заполночь, но утром в числе первых входил храм. Он говорил одному послушнику: «Во время молитвы в храме бесы напоминают уму о каких-либо важных делах, якобы срочных и неотложных, чтобы увлечь его в суету и мечтательность. Тут, брат, надо чтобы ум стал немым и глухим, тогда только можно по-настоящему молиться. Ведь молитва - это возникновение благоговейных чувств к Богу, от которых рождается в душе умиление. Помнишь, в тропаре преподобного Серафима поется: «умиленным сердцем любовь Христову стяжал». Мы должны молиться просто, как дети, не думая ни о чем, кроме Отца нашего, иже на Небесех».
Инок Трофим часто читал третий том «Добротолюбия» - об умном делании. По его просьбе кто-то напечатал эту книгу в малом карманном варианте. Он с любовью переплел ее и часто перечитывал.
Когда его кто-то спросил о том, как нужно молиться и не рассеиваться умом, исполняя трудовое послушание. Инок ответил: « Младенец, когда находится рядом с матерью, радуется, а когда мать отходит от него, то начинает плакать. Так и инок: когда имеет в душе глубокое тихое чувство к Богу и осознает близость Его, тогда с радостью может делать любые дела. Это чувство тоже молитва. Даже если он поговорит с кем-либо, то чувство его ко Христу остается при нем. Но когда отойдет умом своим от Сладчайшего Иисуса, то впадет во искушение и тогда плачет».
Он часто повторял, что инок – это тот, кто живет по-иному, то есть по Божьи. Всех любит и всем служит. Он в каждом человеке видел образ Божий, поэтому и, выполняя любую работу, помогая другим, делал Христа рада, служа тем самым Богу. Он любил приговаривать: «Согнись как дуга, и будь всем слуга».
Приведём ещё несколько духовных советов, которые были даны в нужное время с большой любовью и участием: «Знаешь, брат, человеку необходимо смиряться, но есть ведь и мнимое смирение. Оно происходит от нерадения и лености. Имея такое мнимое смирение, некоторые думают, что только милостью Божией спасутся, не прилагая усердия. Но они обманываются в надежде своей, потому что не имеют покаяния...»
«Как кузнец не может ничего сковать без огня, так и человек ничего не может сделать без благодати Божией. Кто считает себя грешнейшим всех людей, тот обретает благодать и слезы покаяния, а кто без слез надеется обрести покаяние, того надежда пустая...»
« Велика сила слез. Вода, капая, рассекает твердый камень, а плач разбивает сухость и беспечность души. Плач утишает чувства и омывает скверну грехов. Он окрыляет надеждой и согревает души возлюбивших его. Но кто не презрит всего земного, тот не может иметь истинных слез. Будем же плакать о грехах своих...»
Как-то, когда он помогал штукатурам, одна женщина поделилась с ним своей печалью, что работает при монастыре, а помолиться некогда. Он научил её трудиться с молитвой.
Рассказывает штукатур Пелагея: "К Пасхе 1993 года мы спешили закончить ремонт Свято-Введенского собора. И один угол в Никольском приделе уже трижды переделывали, а все равно... пучит штукатурку... “Трофим, - говорю, - посмотри, в чем тут дело?” Нашел он причину и заделал течь, так качественно, что тот угол в соборе и поныне цел.
Помню, пожаловалась я тогда Трофиму: “Работаю в монастыре, а помолиться некогда. Домой приду - стирка, готовка, и уже падаю в кровать”. А Трофим говорит: “Ты за работой молись. Вот так”. Зачерпнул раствор, штукатурит и говорит с каждым нажимом: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго”... С тех пор, как возьму инструмент в руки, так сама побежала молитва: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную”. Без молитвы уже работать не могу”.
Приведём отрывок из рассказа москвички Евгении П.: «Для меня Трофим был палочкой-выручалочкой. Уж, каких только обидных слов я не наслушалась от моей неверующей родни! И если на дачу возле Оптиной мои друзья и родные приезжали охотно, то в монастырь их было не затянуть... И таких вот “тугих” людей я под разными предлогами знакомила с иноком Трофимом. Они так полюбили его, что в монастырь не просто идут, а бегут. Через эту любовь и началась для моих ближних дорога к Богу. Помню случай. Подвез нас до Оптиной один шофер и рассказал по дороге о своей беде. “Раз уж вы довезли нас до Оптиной, - говорю шоферу, - может, зайдете в монастырь? У меня здесь есть друг - инок Трофим. Он человек с большим жизненным опытом. Может, подскажет что вам”. После разговора с иноком Трофимом шофер был в таком потрясении, что лишь повторял: “Да-а, вот это батюшка! Какой батюшка!” Говорил инок Трофим кратко и образно. Один мой знакомый страдал унынием, а Трофим сказал ему: “Читай Псалтирь. Вот бывает небо в тучах, и на душе хмуро. А начнешь читать - вдруг солнышко проглянет, и такая радость в душе. Сам испытал, поверь”. “Я весь в Боге и живу только Им”, - признался однажды инок Трофим».
Как-то в конце лета 1992 года, помогая одному местному жителю, Трофим сказал ему:
- Знаешь, брат, чует мое сердце, что скоро умру я.
- Да ты чего это, отец? Ты мужик крепкий. С чего это тебе умирать-то?
Трофим помолчал немного, не желая, видимо, объясняться, а затем посмотрел на небо и ответил:
- Не знаю, брат... Но полгодика, Бог даст, еще поживу?
Незадолго до Пасхи Трофим повстречал старушку, которая пожаловалась, что « у неё забор совсем завалился». Инок успел до праздника обновить ей забор. А когда она стала его благодарить, кротко ответил: « Что ты меня-то благодаришь, убогого инока? Ты, матушка, лучше Бога благодари. Я-то что? - Прах. И землей скоро стану...»
По свидетельству очевидцев в Великую Субботу вечером во время службы, Трофим вышел из алтаря, и, подойдя к правому клиросу, вдруг присел на ступеньку. (Раньше никто не замечал его устававшим.) В это время читали тропарь: «Готови сама себе, о, душе моя, ко исходу. Пришествие приближается неумолимаго Судии». Инок Трофим опустил голову и тихо проговорил: «Я готов, Господи!»
Прошло всего лишь несколько часов, и он доказал свою готовность. Когда звонари звонили во все колокола, возвещая всей округе Пасхальную радость, инок Трофим стоял так, что не видел инока Ферапонта, а лишь слышал ритмичный звон колоколов. Вдруг он понял, что с иноком Ферапонтом что-то случилось, но не успел обернуть, в то же самое мгновение ощутил смертельный удар острого предмета в спину.
- Боже наш, помилуй нас! - воскликнул он и попытался из последних сил подтянуться, чтобы ударить в набат, а потом его бездыханное тело упало на деревянный помост, а душа устремилась к Богу. Вслед за звонарями тем же мечом был смертельно ранен иеромонах Василий, он скончался от ран через час.
Это было ритуальное убийство. Колокольный звон Оптинской Пустыни помог пробудиться от многолетнего сна в те годы многим, люди шли к Богу, а силы зла препятствовали им любым способом.
Незадолго до гибели инок Трофим, обучая новоначальных послушников звонить в колокола, говорил: «Самое главное, когда звонишь в колокола, надо помнить, что каждый удар колокола есть удар по силе вражьей. В народе говорят: колокольный звон - бесам разгон. Так что, если хочешь сохранить ритм, то звони во все колокола, а про себя повторяй: «Молись Богу, ходи в храм. Молись Богу, ходи в храм...» Вот так понемногу и научишься».
Механик Николай рассказывал, что инок Трофим ему говорил: “Ничего не хочу - ни иеродиаконом быть, ни священником. А вот монахом быть хочу - настоящим монахом до самой смерти”. Перед Пасхой инока Трофима готовили к постригу в мантию, проверяли: выдержит ли строгие требования и епитимьи. После гибели инока иеромонах Ф. сказал: «Вот ведь промысл Божий, “чистили” о. Трофима для пострига, а почистили для Царствия Небесного».
В день погребения новомучеников игумен Мелхиседек сказал: “Мы потеряли трех монахов, а получили трех Ангелов”.
Новомученик Трофим и после своей смерти продолжает поддерживать всех и помогать тем, кто обращается к нему за помощью. Приведём лишь несколько свидетельств:
Как-то пришел один инок на могилку инока Трофима и стал молиться, говоря: « Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, инока Трофима. Вечная ему память!». А затем, мысленно обратившись к мученику, сказал: «Отче Трофиме, как же так вышло, что ты умер?» И тут-же его осенила мысль – прозвучал ответ: « Любовь не умирает».
Вспоминая об иноке Трофиме, братья говорят: «Для нас он был братом, искавшим во всем любви. Искал и обрел, стучал и отверзлись ему врата рая».
Мать инока Трофима после похорон решила задержаться в монастыре. Мать Нина, теперь так к ней все обращались, чувствовала душеную радость и покой, находясь рядом с могилой, при этом она говорила: «Ох, и трудно тебе досталось, сыночек! Ты у нас первопроходец - дорогу проторил, и я по твоей дорожке пойду”.
Когда она взяла в руки чётки сына и спросила, что он с ними делал?
То в ответ услышала: «Проходил Иисусову молитву». С тех пор мать Нина четки не выпускала из рук, повторяя неустанно: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную”.
Господь являл чудеса по молитвам её сына, а она не успевала удивляться. Первое чудо случилось в день отъезда из монастыря. Когда она пришла на вокзал, спохватилась, что забыла в машине рюкзак с молитвословом сына, а машина уже уехала. Она расстроилась и стала причитать: “Трофим, сынок, я рюкзак забыла!”
А через несколько минут увидела, что к ней бежит шофер и несёт рюкзак.
Вот что рассказывает про этот случай игумен Михаил (Семенов), который в то время был монастырским шофером: “Отвезли мы мать Нину на вокзал, возвращаемся, а мотор вдруг заглох. Не заводится машина - и все! Стали искать, кто бы дотащил нас на буксире до Оптиной. Полез я за буксировочным тросом и увидел, что мать Нина забыла рюкзак. “Да это же Трофим, - говорю, - нас остановил. Скорей на вокзал!” Машина тут же завелась, и мы успели приехать на вокзал до отхода поезда, отдав маме о. Трофима рюкзак”.
Мать Нина рассказывала так о жизни в Братске: «Вернулась я домой, а в храм не иду. Сижу дома, и плачу: “Убили сыночка!” В Оптиной я почему-то этого не чувствовала, а тут сомлела от горя и исхожу в слезах. Вдруг стук в дверь. Входит батюшка о. Андрей и говорит от порога: “Мать Нина, ты что же в храм не идешь? Там Трофим тебя ждет не дождется”. Я подхватилась и скорей в храм бежать. Зашла в церковь и обомлела от радости: тут Трофимушка, чувствую, тут. “Батюшка, - говорю я о. Андрею, - я ведь теперь из храма не уйду. Дайте мне хоть закуточек при храме. Трофим правда тут, и я хочу быть с ним”. Дали мне келью и послушание - храм убирать».
Спустя некоторое время мать Нина вернулась в монастырь. По молитвам Оптинского новомученика к вере пришли и все его родные. Его сестра Елена рассказала, что её муж, Андрей, поверил в Бога лишь после чудесного спасения от неминуемой гибели. Он работал дальнобойщиком, в кабине его машины висела иконка преподобного Серафима Саровского из кельи инока Трофима, которую передала ему тёща. Нужно отметить, что икону он повесил в кабине из уважения к родственнику перед тем, как отправился в опасный рейс. Время тогда было сложное, одному ехать было опасно, могли остановить вооружённые люди, отобрать груз, поэтому водители грузовиков решили ехать одной колонной. Вдруг машина Андрея сломалась. Замыкающий колонну остался его прикрывать, а колонна ушла вперед. Когда починили машину и догнали колонну, то им сказали: “Счастливые вы! Пока вы чинились, на нас напали и разграбили груз”. Водитель, замыкавший колонну, решил, что будет после этого всегда ехать за Андреем. И не ошибся, позже на лесной дороге, по которой только что прошла колонна, перед машиной Андрея упало дерево, и они поехали искать объездную дорогу. А в это время на колонну вновь напали грабители. В результате из всей колонны довезли груз только Андрей и шофер, следовавший за ним. После рейса Андрей остановил машину у церкви и спросил батюшку: “Какой святой шоферу помогает?” Услышав, что всем путешествующим помогает Святитель Николай, в следующий раз взял в рейс и икону свт. Николая Чудотворца, подаренную ему мамой инока Трофима.
В следующий раз беда подстерегала Андрея с напарником на бензоколонке, расположенной на обочине пустынной дороги, которая шла вдоль леса. Заправившись, они собрались отъезжать, но путь им преградила легковая машина, и вооруженные люди предложили следовать за ними, чтобы отвезти груз. Андрей вспомнил, что милиция предупреждала по радио, что в этом районе действует банда: они приглашают отвезти груз, а по дороге убивают водителей, а машину затем продают. Он отказался ехать, попытался откупиться, но вооруженные люди сели к нему в кабину, вытолкнув оттуда напарника, и сказали с усмешкой: “Не хочешь - заставим. Езжай!” Андрей, крикнул в душе: “Трофим, выручай!” И тут, неожиданно, к машине Андрея на большой скорости подъехала милицейская машина. Оказывается, милиция выслеживала банду, в этот день, наконец, сумели поймать её. Вернувшись, домой, Андрей признался: “Бог есть”.
Рассказывает сестра инока Трофима Наталья: «С Трофимом мы были очень привязаны друг к другу, может, потому, что он был старший брат, а я старшая сестра. После убийства брат почти каждую ночь являлся ко мне во сне и говорил что-то про церковь. Но я не понимала его - он говорил по-церковнославянски, а я даже еще некрещеной была. Снам я не верю, но неожиданно для меня некоторые сны сбывались... После рождения третьего ребенка врачи установили у меня бесплодие, и шесть лет детей у нас с мужем не было. Потом я крестилась и вскоре увидела себя во сне на сносях, а рядом, вижу, стоит Трофим и очень радуется, что у меня родится ребенок. И правда, месяца через два обнаружилось, что я жду ребенка. Детей мы с мужем очень любим, и я всегда считала: сколько даст Господь деток, столько и надо рожать. Но тут мы переехали на новое место жительства, не могли прописаться, а без прописки не брали на работу. В общем, жили впроголодь, на картошке. И тут все набросились на меня: “Самим есть нечего, а еще нищету плодить? Пожалей мужа! Подумай о детях!”. И я, как под гипнозом, пошла за направлением на аборт. А мне ответили: “Врач уехала на совещание в область”. Трижды я ходила за направлением, но Трофим меня даже на порог больницы не пустил. Вдруг я почувствовала - брат защищает меня, и, осмелев, решила рожать. Какая же удивительная дочка у нас теперь растет! Дети буквально влюблены в сестренку, а муж души в ней не чает: “Вот, - говорит, - послал Господь утешение!” А еще я убедилась - на каждого ребенка Господь дает пропитание. Как только я решила рожать, нас тут же прописали, появились заработки, и мы даже машину смогли купить. Мама отдала мне молитвослов Трофима, и я по нему молюсь, но утром у меня в голове муж и дети, а вечером, когда дети уснут, я читаю сначала правило, а потом молюсь своими словами Божией Матери и Трофиму. Прошу я Трофима не только за себя, и все удивляюсь, как же быстро он приходит на помощь. Однажды пришел к нам знакомый попросить денег в долг, сел на кухне и заплакал, потому что кругом безработица, на работу нигде не берут, а он лишь занимает в долг, не в силах прокормить семью. Стала я вечером молить Трофима: “Помоги человеку ради Христа!” А на следующий день знакомый приходит к нам радостный и говорит, что его взяли на такое хорошее место, о каком он даже не мечтал».
Многие в монастыре замечали, что если перед началом работы в поле помолиться мученику Трофиму, то обязательно придет помощь от него.
Инокиня Сусанна рассказывала, что в женском монастыре ждали инока Трофима в Шамордино на Светлой седмице, надеялись, что он поможет наладить звонницу. А пришлось самим ехать в Оптину, чтобы проститься с дорогим помощником. На могилке она стала причитать, что не сможет он теперь достать, как обещал, колокол-подголосок. Вспомнились его слова: “С колоколами у вас бедно. Достать бы маленький колокол-подголосок! От него звон веселый - он как детский голосок. Ладно, подумаю. Обещаю достать”.
Потом смирилась, хотя и попросила новомученика помочь в устройстве звонницы, и решила, что нужно самой браться за дело. А в следующее воскресенье после Пасхи в женский монастырь приехал военный, и обратился к инокине Сусанне: “Я вам колокол привез. Кому отдать?”. Приведём отрывок из воспоминаний инокини Сусанны: «И привез он как раз такой колокол-подголосок с веселым звоном, какой обещал нам достать инок Трофим. А история этого колокола такая. Лет двадцать назад офицер строил дачу близ Шамордино и, солдаты выкопали из земли колокол - явно шамординский, других ведь храмов поблизости нет. На Пасху офицер повез этот колокол в Оптину - в дар монастырю, но из-за убийства дороги были перекрыты, и он не попал в монастырь. На Светлой седмице он дважды пытался отвезти колокол в Оптину, но каждый раз машина ломалась. “Тогда я понял, - рассказывал офицер, - что шамординский колокол должен вернуться в Шамордино, и к вам моя машина сразу пошла”. Дивен Бог во святых своих! По молитвам новомученика Трофима Оптинского, мы уже через три месяца имели полный набор колоколов и хорошо налаженную звонницу. И все свершалось силою Божией - при немощи в нас. Помню летом, перед Казанской, нам вдруг привезли из Калуги, пожертвованные театром колокола. На Казанскую у нас престол. И я так загорелась желанием, чтобы на праздник был полнозвучный звон, что, не благословясь, тут же бросилась переделывать звонницу. Спустила вниз колокола на веревках - на это силы хватило. А вот поднять многопудовые колокола вверх, установив их на новый звуко¬ряд, - на это сил уже нет. Стою в растерянности на разоренной звоннице, а тут матушка игуменья идет: “Ох, Сусанна, что ты натворила? Смотри, не будет звона к Казанской, по тысяче поклонов будешь бить”. Я реву и уже не молюсь, но вопию: “Новомучениче Трофиме, на помощь!” И тут на полной скорости подлетает к звоннице машина из Оптиной, а из нее выскакивают инок Макарий, регент Миша Резенков, резчик Сергей Лосев и паломник Виталий. “Чего, - говорят, - ревешь?” - “Звонницу, - говорю, - разорила, а колокола повесить, сил нет”. - “Подумаешь, проблема”. Очень быстро, и умело, они повесили колокола и сразу уехали, будто специально приезжали “по вызову” о. Трофима. Но это еще не все. Тут же подходят ко мне двое шамординских рабочих и предлагают приварить педали к колоколам: “У нас и сварочный аппарат, и материал наготове. Мы быстренько!” И был у нас на Казанскую полнозвучный праздничный звон».
Инокиня Сусанна теперь нередко звонит одна, а раньше с трудом управлялись трое звонарей. Однажды ее спросили: “Сусанна, тебе не трудно звонить одной?” - “А у нас не звонят в одиночку, - ответила инокиня. - Мы перед звоном молитву творим: “Новомученики, Трофиме и Ферапонте, помогите нам!” Они ведь действительно помогают - у нас все звонари это чувствуют”.
Приведём ещё несколько свидетельств из книги «Пасха Красная»:
Иеромонах Василий (Мозговой) сообщил: «В Варлаамо-Хутынском монастыре Господь свел меня с иеродиаконом Димитрием из Псковской епархии, рассказавшим о себе следующее. Он сильно заболел и так задыхался, что не мог спать лежа, а только сидя. Тогда их батюшка предложил помолиться об исцелении Оптинским новомученикам и отслужил панихиду по о. Василию, инокам Ферапонту и Трофиму. Вечером отслужили панихиду, а наутро иеродиакон Димитрий был здоров».
Рассказывает врач Ольга Анатольевна К.: «Однажды я привела на могилы новомучеников девушку, страдающую наркоманией. У могилы о. Трофима она сказала: “Ох, и бьет тут сильно! Как же сильно бьет!” Потом ее родители рассказывали мне, что девушка исцелилась».
Послушница Юлия рассказала: «После смерти инока Трофима некоторые местные жители брали земельку с его могилы и, разведя водой, кропили ею огороды с верой в помощь новомученика в избавлении от колорадского жука. Один человек сказал мне, что жуки у него после этого исчезли».
Один послушник рассказывал, что, приехав в Оптину паломником, он убегал в лес покурить. Он молился на могиле инока Трофима об избавлении от страсти, и инок явился ему во сне, сказав грозно: “Ты что мою могилу пеплом посыпаешь?” И послушник пережил такой страх, что тягу к курению как рукой сняло. Известен и другой случай - на могилу к иноку Трофиму приезжал его земляк, рассказав о себе, что раньше он сильно пил и курил. После убийства Трофим явился к нему во сне и сказал: “Я молюсь за тебя, а ты меня водкой поливаешь и пеплом посыпаешь”. Этот человек специально приезжал из Сибири, чтобы поблагодарить за исцеление.
Рассказывает рясофорная послушница Н-го монастыря: «В 12 лет я стала наркоманкой и два года скиталась с компанией хиппи по подвалам и чердакам. Это был ад. Я погибала. И когда в 14 лет я приехала в Оптину, то сидела уже “на игле”. Как же я полюбила Оптину и хотела жить чистой, иной жизнью! Но жить без наркотиков я уже не могла. Мне требовалось срочно достать “дозу”, и я уже садилась в автобус, уезжая из Оптиной, как дорогу мне преградил незнакомый инок. “Тебе отсюда нельзя уезжать” - сказал он и вывел меня из автобуса. Это был инок Трофим.
Потом я два года жила в Оптиной, и каждые две недели пыталась отсюда бежать. А Трофим опять перехватывал меня у автобуса, убеждал, уговаривал, а я дерзила ему. Я уже знала: уехав из Оптиной, я не расстанусь с наркотиками, и впереди лишь скорая страшная смерть. Но вот, не понятное наверное многим, - наркоман не может жить в монастыре. В него вселяется бес и гонит из монастыря на погибель. Наркоман становится игралищем демонов и уже не владеет собой... Трофим устроил меня тогда в больницу и выхаживал, как старший брат. До сих пор в ушах звучит его голос: “Терпи. Потерпи еще немножко. Ради Господа нашего еще потерпи”. Исцеление шло долго и трудно, но оно все-таки произошло. Ему предшествовал один случай. Я уже долго жила, забыв о наркотиках, и радовалась - с прошлым покончено. Вдруг поздно вечером мне передали, что в лесу у озера остановились “наши” и приглашают меня...” И тут прежнее вспыхнуло с такой силой, что я, обезумев, побежала в лес. Вот загадка, для меня непонятная, - почему-то всегда в таких случаях дорогу мне преграждал Трофим. Он перехватил меня на дороге: “Куда бежишь ночью?” - “Наши приехали, и я хочу их навестить”. - “Что - опять бесочки прихлопнули? Я пойду с тобой”. Чтобы отделаться от Трофима, я так грубо оскорбила его, что он, потупившись, молча ушел. Бегу я к озеру по знакомой дорожке, и вдруг гроза, гром, молнии, темень. И я заблудилась в лесу. Ямы, коряги, я куда-то падаю и об одном уже в страхе молю: “Господи, прости и выведи к Оптиной Пустыни!” А тьма такая - и гром грохочет, что и не знаю, где монастырь. Вернулась я в Оптину уже поздно ночью. Ворота были заперты. Но меня обжигала такая вина перед Трофимом, что я умолила меня пропустить. Смотрю, в храме свет, а там инок Трофим молится. Улыбнулся он мне усталой улыбкой: “Слава Богу, вернулась”. А я лишь прошу: “Трофим, прости меня Христа ради! Я больше не буду! Прости!!”
Когда мне исполнилось 16 лет... я хотела быть такой же, как инок Трофим, и ушла тогда в монастырь. В Страстную Пятницу 1993 года наша матушка игуменья поехала в Оптину и взяла меня с собой. Инок Трофим обрадовался моему приезду и подарил мне икону “Воскресение Христово” и сплетенные им шерстяные четки. Но уезжала я из Оптиной в тревоге: что с Трофимом - глаза больные и вид изможденный? Мне кажется, он что-то предчувствовал и подвизался уже на пределе сил. А позже мне рассказали, что где-то за час до убийства он подошел к одной населънице нашего монастыря и попросил передать мне поклон. «А чего передавать? - сказала та. - Да она еще сто раз сюда приедет, вот сам и передашь». Инок Трофим молча постоял рядом с ней и ушел. Когда на Пасху мы узнали об убийстве в Оптиной, весь монастырь плакал. А у меня было чувство - победа: попраны, демонские полки, и Трофим победил! Слезы пришли потом, а сначала было чувство торжества: ад, где твоя победа? Господи, слава Тебе!»
Оптинские новомученики официально ещё не прославлены, но среди христиан - почитаются святыми.
Из воспоминаний паломника-трудника Александра Герасименко: “В день убийства москвич Николай Емельянов смочил полоски бумаги в крови звонарей Трофима и Ферапонта, а потом в пузырьке поставил их у себя дома в святом углу. Когда мы встретились через несколько лет, Николай рассказал мне о чуде - кровь мучеников источает дивное благоухание. О том же самом мне рассказывал брат Евгений, причем я даже не спрашивал его об этом, но он сам подошел и заговорил о том чуде, когда благоухает мученическая кровь”.
Из воспоминаний инокини Н-го монастыря: “Хочу рассказать о моем исцелении по молитвам Оптинских новомучеников от болезни телесной и, что важнее, духовной. Дело было так. Наша иконописная мастерская находилась в доме, где еще жили миряне. Слышимость была отличная, работать под звуки телевизора я не могла и приноровилась залеплять уши парафином. Через два месяца уши стали побаливать, в голове стоял постоянный шум. А когда на годовщину убиения Оптинских братьев мы с сестрами приехали к их могилкам, то у меня началась такая нестерпимая “стреляющая” боль в ушах, что батюшка благословил меня ехать утром в больницу. На могилках новомучеников в тот день стояли иконки Спасителя, было много цветов и иных даров. И вдруг к моей радости мне благословили иконку Спасителя с могилы о, Трофима, три цветка с могилы о. Василия, платочек с могилы о. Ферапонта и шерстяные носки с могилы иеросхимонаха Иоанна.
Вернулась я в гостиницу усталая, думая, что мгновенно усну. Но боль в ушах сверлила с такой силой, что не было мочи терпеть. В три часа ночи, совсем измученная, я вспомнила, что у меня с собой святыньки с могил новомучеников. Взмолилась я им и преподобному Амвросию Оптинскому, и вдруг увидела, что на столике рядом со мной стоит пузырек со святым маслом от мощей преподобного Амвросия. Отломила я кончики цветов с могилки о. Васи¬лия и, окунув их в святое масло, вложила в каждое ухо. Платочек с могилки о. Ферапонта положила на ухо, болевшеее особенно сильно, а сверху прикрыла уши носочками с могилки иеросхимонаха Иоанна. Надела апостольник и удивилась - боль мгновенно прошла, и я блаженно уснула. Ехать в больницу нужды уже не было. Но наутро шоферу надо было заехать в больницу, и за послушание батюшке я решила показаться врачу. И тут мне промыли уши, извлекли оттуда немало парафина, а врач сказала, что я лишь чудом не потеряла слух ”.
Рассказывает монахиня Нектария (Шохина): “Летом 1993 года я приехала в Оптину пустынь и узнала, что трое моих отцов-наставников так тяжело заболели, что не выходят из келий. Помню, полола я сорняки и вдруг бросила дергать траву и взмолилась: “Господи, лучше бы я заболела, чем они!” - “Ты хоть понимаешь, о чем просишь?” - сказала инокиня Евфросиния, работавшая рядом со мной. А я лишь жарче молюсь: “Господи, исцели батюшек и даруй их болезни мне!” И дано мне было по вере моей. К вечеру я слегла - сердце останавливалось, в легких булькало и хрипело, я вся разбухла и отекла, как при водянке. По образованию я медицинский работник и понимала, что умираю. Тут инокиня Евфросиния зашла меня навестить, а я протягиваю ей через силу “Канон на исход души” и прошу: “Читай”. Она испугалась, но, увидев мое состояние, стала читать.
Утром мои разбухшие ноги вставили в чужую огромную обувь и кое-как под руки привели к могилкам новомучеников. С помощью сестер я положила земной поклон и стала молиться: “Господи, молитвами новомучеников иеромонаха Василия, инока Ферапонта, инока Трофима исцели меня!” Три дня меня готовили к смерти, причащая ежедневно. И три дня через силу, с помощью людей я добиралась до могилок новомучеников и молилась им об исцелении. Через три дня выздоровела не только я, но и трое моих отцов-наставников. А я в благодарность за исцеление написала акафист Оптинским новомученикам”.
Спаси Бог !!! Добро пожаловать в чат...
Комментариев нет:
Отправить комментарий