Инок Ферапонт (в миру Владимир Леонидович Пушкарев) родился в селе Кандаурово Колыванского района Новосибирской области 17 сентября 1955 года в день празднования иконы Божией Матери «Неопалимая Купина». Эту икону особо почитала его благочестивая бабушка Мария Ивановна. Она была замужем за Сергеем Алексеевичем Пушкаревым, занимавшим высокую должность председателя Эвенкийского национального округа Красноярского края.
Сергей Алексеевич был убежденным атеистом, поэтому запрещал жене что-либо говорить детям о вере. Однако бабушка будущего мученика тайно научала детей (а их в семье было четверо) молиться, рассказала им о жизни святых. Она говорила, что каждый человек – это чудо Божие, и невозможно не подивиться той премудрости, с которой он сотворен.
Старшего сына Пушкаревых звали Леонидом. Леонид, вернувшись с войны домой, поступил на работу в Енисейское пароходство, вскоре женился на доброй и отзывчивой девушке Валентине. Когда Господь даровал молодым первенца, его назвали Владимиром. Крестили младенца тайно, потому что в то время, Сергея Алексеевича, занимавшего высокую должность, за это могли уволить с работы.
Кроме сына, у Валентины Николаевны и Леонида Сергеевича были еще две дочери, Наташа и Татьяна. В 1962 году семья Пушкаревых переехала в поселок Усмань Емельяновского района, потом перебрались в близлежащий поселок Орджоникидзе. В этом посёлке не было школы, поэтому в школьные годы Володя жил с бабушкой, там и учился в средней школе. Учеником он был прилежным, учеба давалась ему легко, ко всем своим обязанностям относился добросовестно. Володя рос спокойным, кротким мальчиком, в шумных играх не участвовал, любил читать книги. Особенно нравились Володе книги о приключениях мореплавателей. В шестнадцать лет Володя научился играть на гитаре и стал петь в местном ансамбле. По вечерам ребята слушали новые пластинки, составляли репертуар для своих клубных концертов. Лишь спустя много лет он как-то сказал: « ... Мы призваны поклоняться Богу, а не кумирам – певцам и музыкантам...»
Взрослея, Володя все чаще стал удаляться от шумного общения и праздных бесед. В поселке Орджоникидзе, где жила семья Пушкаревых, не было православного храма. (Только в 2000 году местные жители построили здесь небольшую церковь.) Владимир уговаривал родных переехать, уверял: «Где нет храма - там нет жизни». Но они не прислушались к его совету, позже жалели об этом.
Приведём отрывок из воспоминаний его родной сестры Натальи (из книги «Пасха Красная»): “ Я немного помню, как мы росли, и немного, как были взрослыми. Володя любил рисовать и рисовал очень хорошо. Помню, в школе им задали рисунок на свободную тему, и Володя рисовал нашу усталую спящую маму... Володя очень любил читать... Друзей у него было много. И хотя мы росли, еще не зная о Боге, Володя верил, что есть какой-то неведомый потусторонний мир. Еще помню, как, отслужив пять лет в армии во Владивостоке, Володя работал потом в нашем поселке в бригаде строителей, а еще возил рабочих на автобусе. Он никогда не пил, не курил, и все уважали его. У нас в поселке говорили и говорят до сих пор: “А зачем он пошел в монастырь? Он и так был святой”. Друг Володи Сергей рассказал мне случай. Володя жил в Ростове и работал в церкви, и вдруг явился Сергею как бы воочию, предупредив об опасности, угрожавшей его ребенку. Как же жалел потом Сергей, что не послушал его, потому что ребенок попал под машину и погиб”.
В 1972 году Владимир поступил в Уярское профессионально-техническое училище, по окончании которого пошел работать в Орджоникидзевский лесхоз. Труд в строительной бригаде был тяжелым, однажды, поднимая с мужиками тяжелую бетонную плиту, Володя вдруг почувствовал сильную боль в спине. После этого он долго лежал в больнице и потом до конца жизни страдал болями в пояснице, но старался никому об этом не говорить. Живя в монастыре, Владимир старался исполнять всю порученную ему тяжелую работу, только иногда из-за сильной боли делал перерыв. Один послушник, знавший о его болезни, спросил: « Почему ты не скажешь, что болен?» В ответ услышал: « А зачем? Пусть считают меня лентяем. Это ведь правда».)
В 1975 году - поступил в Шеломковское СПТУ-24, где выучился на шофера. По окончании училища устроился на работу в Строительное управление в Мотыгинском районе, а в ноябре того же года был призван в армию. Службу проходил на Дальнем Востоке (с 1975 по 1977 год, а сверхсрочную службу с 1977 по 1980 год). Володя был очень смелым человеком. В армии он занимался восточной борьбой. – Никого не боялся, – вспоминали его друзья, – но сам первым никогда не нападал, а только защищался.
Вернувшись из армии домой, он устроился работать плотником в СУ-97, проработав два года, поступил в Дивногорский лесотехнический техникум. После его окончания в 1984 году работал по спе¬циальности техник-лесовод в лесхозе Бурятской АССР. Почти три года провел Владимир в таежной глуши близ озера Байкал. От долгого одиночества Владимир стал еще более молчаливым.
В поисках истины Владимир начал пытаться найти способ продлить свою жизнь. Прочитав статью под названием «Доживем до 150-ти», начал упражняться с гирями, бегал, обливался холодной водой. Позже, по совету женщины, пережившей клиническую смерть, прочёл третий том свт. Игнатия Брянчанинова, в который вошло «Слово о смерти» и «О видении духов», житие прп. Иова Почаевского и поучения прп. Силуана Афонского. Так Владимир узнал о вечной жизни во Христе.
Володя, по словам его друга, пережил собственную смерть. Душа его отделилась от тела и попала в царство ужаса. Он погибал. И тогда явился ему Ангел Господень и сказал, что вернет его на землю, если он после этого пойдет в храм. И Володя сразу уехал из лесхоза.
В 1987 году он уехал в город Ростов-на-Дону, где жил брат отца, Павел Сергеевич. Первое время он жил у дяди, потом снимал квартиру. Работать устроился шофером в управление садоводства, позже поступил учиться в профтехучилище № 8 на вечернее отделение.
Летом 1988 года Владимир приехал домой в отпуск. Его друг Павел, рассказывал, что однажды они вместе на лодке отправились на Аладинский остров, расположенный в двенадцати километрах от поселка. Павел потом вспоминал: «Разговоры были только на духовные темы... Он старался говорить лишь о страстях, считая богословие делом людей, на опыте подвигов духовных познавших истину Божию...»
Когда друзья плыли на остров, погода резко испортилась, подул сильный ветер. Павел вспоминал: «Берега не видно, только огромные волны, а мы на скорлупке, лодка старая, казанка, волна захлестывает. Я разделся, думаю: если перевернемся, то хотя бы вплавь спасусь. А Владимир сидит спокойно. Я был поражен: смертельная опасность, а он сидит и ничего не предпринимает. Я, честно говоря, сильно испугался, а он вел себя так, будто ничего не произошло». Вероятно, Владимир про себя молился. Вскоре ветер утих, и друзья благополучно пристали к берегу.
В то время друзья много беседовали о смысле жизни, и однажды Владимир сказал: « Если бы ты знал, через какие страдания я пришел ко Христу!»
И рассказал, как, живя в тайге, подвергся нападению бесовской силы.
Вернувшись в Ростов, Владимир стал чаще посещать Кафедральный собор Рождества Пресвятой Богородицы. В свободное от работы время трудился во славу Божию в храме. Когда Володе предложили работать при храме дворником, он с радостью согласился. Он сразу уволился с работы и целыми днями трудился при церкви.
Приведём отрывки из книги «Пасха Красная»: Письмо ростовской монахини Неониллы: “Много лет я потрудилась в Ростовском кафедральном соборе Рождества Пресвятой Богородицы. С юности пела тут. А однажды на молебне появился высокий худощавый молодой человек и недвижимо простоял весь молебен. Потом мы убирали храм, пели псалмы, а Володя остался с нами. На молебны он ходил постоянно. Потом мы встретились в трапезной, а после, смотрю, он взял метлу и стал мести территорию собора. Часто видела, как он носил дрова, воду, литературу со склада и делал все во славу Христа. Он был молчалив и ни с кем не заводил дружбы... Однажды Володя спросил: “Как мне жить дальше? Мне уже 30 лет”. - “Володечка, - говорю, - в браке жить - это надо и Богу, и людям угодить, а в наше время это очень тяжело. Езжай ты в Троице-Сергиеву Лавру к старцам Науму или Кириллу, возьмешь благословение, да иди в монастырь...” Володя отозвал меня в сторону и говорит: “Матушка, вы прочли мои мысли. Я хочу только в монастырь”, - “Сынок,- говорю,- езжай за советом к старцу Кириллу”».
По совету монахини Владимир побывал в Троице-Сергиевой Лавре. Мудрый старец архимандрит Кирилл (Павлов) посоветовал ему выбрать обитель по душе и оставить мир.
Рассказывает ростовская монахиня Любовь: “Володечку все очень любили. Он работал дворником в нашем соборе, а в отпуск ездил по монастырям. Однажды его спросили: “Володя, что домой не съездишь?” А он вздыхает и говорит: “Родные у меня неверующие и против того, чтобы я Богу служил. Не хочется возвращаться туда, где нет ни храма, ни веры”. А еще спросили: “Володя, что не женишься?” Он ответил: “У меня одна мысль - монастырь”. Вот и ездил он по монастырям, присматривался. Был в Дивеево, в Псково-Печерском монастыре, в Троице-Сергиевой Лавре. А уж когда побывал в Опгиной, то был от нее без ума. Пошел он тогда к нашему Владыке Владимиру, ныне митрополиту Киевскому и всея Украины, и говорит: “Владыко, я готов хоть туалеты мыть, лишь бы мне дали рекомендацию в монастырь”. Владыка отвечает, что вот как раз в соборе туалеты мыть некому. А выбор Оптиной одобрил: “Хорошее, - говорит, - место”. И ради возлюбленной Оптиной Володя год мыл туалеты... Чистота у него была идеальная... Одевался скромно, порой бедненько. Ничего ему для себя уже было не нужно, лишь бы Богу угодить. На службе стоял не шелохнувшись. А после службы, обойдет все иконы, с земными поклонами и стоит подолгу молясь. В общем, приходил в храм раньше всех, а уходил, когда собор запирали. Был он кроткий, смиренный, трудолюбивый. Молчалив был на редкость, а душа у него была такая нежная, что все живое чувствовало ласку его. Вот кошечки бездомные к собору лепились, а Володя рано утром отнесет им остатки пищи с трапезной и положит в кормушки подальше от храма. Они уже свое место знали. А голуби, завидев Володю, слетались к нему, потому что он их кормил».
В то время Володя поселился поближе к собору, у одной пожилой женщины. В свободное от работы время молился, читал Священное Писание и житие Святых Отцов.
Из воспоминаний Елены Тарасовны Т.: “В 1987 году в кафедральном соборе, где я работала, мне порекомендовали жильца - Володю Пушкарева. Так и жил он у меня до Оптиной в отдельном флигеле, и был он мне как родной. Возвращаюсь, бывало, поздно вечером с работы, а он меня встречает: “Матушка, поешьте. Я пирожки вам испек”. Уж до того вкусные пек пироги - редкая женщина так испечет! “Где ж ты, - говорю, - научился печь?” - “В армии поваром был, солдатам готовил, там и научили всему”. Сам он ел мало, посты очень строго держал. По натуре был мирный, добродушный, спокойный. Особенно это чувствовалось на работе... Жил он уединенно и все молился. Даже гулять не ходил - только в храм. А как встанет с вечера на молитву, так и горит у него свет в окошке всю ночь. До утра нередко на молитве выстаивал. Из наших разговоров помню такое: “Хочу, - говорит, - в монастырь, но сперва хочу поездить, чтобы выбрать место по сердцу”. А по сердцу он выбрал Оптину. Еще мне запомнились его слова: “ Хорошо тем людям, которые приняли мученическую смерть за Христа. Хорошо бы и мне того удостоиться”. Когда моего дорогого Володечку убили, я была в деревне и не знала о том. Помолилась я, помню, на ночь и только собралась лечь спать, как комната озарилась голубоватым сиянием. Я перекрестилась, а из сияния голос: “Это тебя Володя посетил”. Ничего не понимаю - как это меня посетил Володя, когда он уже инок Ферапонт и находится в Оптиной? А потом узнала - убили его. И желала я в моем горе хотя бы на могилке у него побывать”. Побывать в Оптиной Елене Тарасовне удалось лишь в ноябре 1996 года, но сначала их экскурсионный автобус остановился на день в Шамордино. После чудесного посмертного посещения инок Ферапонт был для Елены Тарасовны настолько живым, что она подала за него две записки - об упокоении и о здравии, присовокупив к записке молитву: “Святой мучениче Ферапонте, моли Бога о нас!” В Шамордино ей объяснили, что молиться за новомученика как за живого нельзя, и можно подать лишь записку об упокоении. Ночевали тогда паломники в храме. И когда в три часа ночи после полунощницы усталая Елена Тарасовна прилегла прямо в пальто под иконами, над ней склонился инок Ферапонт, подал ей две ручки - белую и фиолетовую, и сказал: “Как писала, так и пиши”. И она тут же уснула, решив, что видела сон. Потом в Оптиной она все ощупывала рукав - там лежало что-то твердое и мешало ей. По дороге в Ростов она подпорола у пальто рукав - там были две ручки, белая и фиолетовая. “Об этом случае я рассказала на исповеди нашему священнику отцу Николаю, - писала из Ростова Елена Тарасовна. - И в ответ на мое удивление, как могло случиться, что инок Ферапонт передал те две ручки, отец Николай сказал, что он, должно быть, святой”
На могиле инока Ферапонта я просила его помочь моим покойным родственникам и особенно беспокоилась об участи одного из них. Недавно приехала женщина из Батайска, разыскала меня в храме и говорит: “Елена, мне приснился молодой монах и велел передать: “Скажи Елене, которая всегда стоит у Распятия, что за такого-то (он назвал имя) надо много молиться”. Я ужаснулась участи этого родственника и поняла, что эту весточку прислал мне инок Ферапонт».
Летом 1990 года Володя отправился в Оптину Пустынь, чтобы остаться там навсегда. Владимир много читал об Оптинских старцах и полюбил эту святую обитель.
От Калуги до Оптиной пустыни Владимир шел пешком, всю ночь стоял на коленях перед воротами монастыря и молился. В монастырь его приняли с радостью. Работать приходилось много, он добросовестно трудился и молился, помня совет наместника: «...Если молитвы не будет, то, поверьте мне, и проку не будет. Враг станет гонять с места на место. Помните: если приступаете работать Господеви, то должны приготовить душу свою к искушениям и не принимать их как что-то внезапное и неожиданное»
Позже послушник Владимир запишет: «Да, велико действие молитвы Иисусовой, даже одно только памятование о ней уже приводит душу в трепет и благоговейное чувство». Он старался усердно упражняться в умном делании и ежедневно исполнял пятисотницу с поклонами. Он брал у братии книги о молитве Иисусовой, выписывал самое основное.
22 марта 1991 года в день памяти Сорока мучеников Севастийских Владимир был облачен в подрясник и зачислен в братию. Он говорил: « Как все-таки монашеская одежда преображает людей, чувствуешь себя совсем по-другому. Словно крылья вырастают за спиной, хотя понимаешь, что не по заслугам приемлешь милость от Господа».
Став послушником, Владимир никогда не снимал подрясника и спал в нем, как это принято у монахов. В руках у него всегда была книга преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, и каждую свободную минуту он читал.
– В наше время, – говорил будущий мученик, – во всем необходимо рассуждение. Наша цель научиться любить Бога и ближних, то есть исполнять заповеди и быть верными Православию.
Однажды послушника Владимира благословили съездить на родину, навестить мать и получить ее благословение на постриг. Приехав в поселок, Владимир зашел к своему старому другу Павлу. Когда друг спросил его, не стесняется ли он ходить в черной одежде? В ответ услышал: « А почему я должен стесняться? Это моя монашеская одежда, это моя проповедь Православия. Увидит кто-нибудь меня в подряснике и вспомнит о Боге. Слово Божие надо нести людям».
– Какое слово Божие? – возразил Павел, – здесь же одна пьянь.
– Нет, брат, ты не прав. Каждый человек сотворен по образу Божию, и Господь желает спасения всякой душе. Быть может, черная одежда напомнит кому-нибудь и о том, что смерть не за горами и скоро за все придется дать ответ на Страшном Суде.
Это было его последнее свидание с матерью, сестрами и друзьями детства, прощаясь, он сказал: «Больше вы меня не увидите». (Через полтора года они узнали, что инок Ферапонт убит на Пасху.)
В октябре 1991 года послушника Владимира постригли в иночество с именем Ферапонт, в честь преподобного Ферапонта Белоезерского. Он проходил тогда послушание на вахте и в трапезной, – сначала паломнической, а затем братской. Готовил инок Ферапонт быстро и умело.
Вместе с иноком Ферапонтом в то время в трапезной трудился паломник-трудник Александр. Приведём отрывок из воспоминаний р. Б. Александра: « В Оптиной Пустыни я работал сперва по послушанию на просфорне. А месяца через полтора у меня вышло искушение - стоял я в очереди в трапезную и осуждал трапезников в душе: “Сами - думаю, - наелись до отвала, а мы тут голодные стоим!” До Оптиной я работал помощником повара в ресторане и кухонные обычаи знал. А как только я осудил, меня тут же перевели на послушание в трапезную. Ну, думаю, попал на хлебное место. Уж теперь-то и я поем. В первый же день, как только сготовили обед, взял я половник, тарелку и лезу в кастрюлю с супом. «Ты куда?” - спрашивает меня инок Ферапонт. - “Как куда? - отвечаю я, - за супом. Есть хочу”. - “Нет, брат, так дело не пойдет... Сперва мы должны накормить рабочих и паломников, чтобы все были сыты и довольны. А потом и сами поедим, если, конечно, что останется». А сам смотрит на меня смеющимися глазами и подает мне ломоть хлеба с толстенным слоем баклажанной икры. В общем, ни супа, ни второго нам в тот день не досталось. Смотрю, инок Ферапонт достал ящик баклажанной икры, открыл три банки и, выложив в миску, подает мне. Наконец-то, думаю, и я поем. А инок Ферапонт мне показывает на кочегара, который после смены обедать пришел и говорит: “Отнеси ему, дай чаю и хлеба побольше. Пусть, как следует, поест человек”. Смотрю, с других послушаний приходят обедать опоздавшие, а инок Ферапонт все открывает для них банки с икрой. Тогда в трапезной работал паломник Виктор, он теперь священник. Вот Виктор и говорит: “Давай я буду открывать банки”. - “Не надо, - говорит инок Ферапонт, - руки попортишь”. - “А ты не попортишь?” - “Лучше я один попорчу, чем все”, - ответил он. Так я попал на “хлебное место”, где пока всех накормим, то самим, бывало, оставался лишь хлеб да чай...
Послушание в трапезной, по-моему, самое трудное. Во-первых, в храм не выберешься, а главное – недосыпание. В 11 часов вечера монастырь уже спит, а мы еще чистим картошку на утро или чистим котлы. В час ночи еле живые добирались до кельи. Инок Ферапонт тут же на правило вставал, а мы падали и засыпали. Обидно было вот что - только уснешь, как в два часа ночи трапезников будят: “Машина с продуктами пришла. Вставайте разгружать”: В общем, через день где-то с двух до четырех ночи мы разгружали машины с продуктами, потом шли досыпать. А пол¬пятого нас уже будили на полунощницу... Будильщик удалялся, мы говорили: “Ну, что, отцы, перевернемся на другой бок?”- И, выключив свет, делали большой поклон во всю кровать. Так продолжалось некоторое время. А потом инок Ферапонт сказал: “А зачем мы сюда приехали? Хватит так жить. Надо Богу послужить”. Стал... ходить на полунощницу, и я потянулся за ним. Мне очень хотелось спать... Сперва ходил из тщеславия. А потом полюбил полунощницу. Даже самому удивительно - вроде спишь меньше, а такая бодрость и радость, что день после этого совсем другой. Так через инока Ферапонта мне открывалась тайна монастырских рассветов, когда первыми Бога славят монахи, а потом просыпаются птицы... Показал я иноку Ферапонту, как четки плести, а дня через три он меня уже переучивал: “Не так надо плести, а вот так”. Точно так же было на просфорне... Научил я его печь просфоры. Сам я этому делу долго учился, а он уже через два-три дня пек просфоры лучше других. Особенно трудно испечь Агничную просфору, чтобы не потрескалась печать. Я полгода боялся за нее браться, а у инока Ферапонта она сразу вышла безукоризненной. У него был талант учиться новому. Вот, например, глядя на резчиков, он научился и стал хорошим резчиком по дереву. Причем любое дело он делал очень тщательно. Особенно это касалось книг. Помню, он выискивал и конспектировал все об Иисусовой молитве. У него была груда пухлых блокнотов с выписками. А однажды он отложил их в сторону и сказал: “Все это делом надо проходить”. Так он и святых Отцов изучал. Прочтет книгу, выпишет оттуда что-то главное и повесит эту выписку на стене, часто перечитывая ее. У него все стены в келье были в выписках. Все мы читали, наверно, одни и те же книги о монашестве, а инок Ферапонт прочел и исполнил... Я не знаю, что было бы со мной, если бы в юности не было рядом иноков Ферапонта и Трофима. Они были для меня как старшие братья, простые и веселые. А я был тогда жутко серьезный и напыщенный. Помню, я любил, выйдя из скита, этак размашисто-картинно перекреститься на Святые врата и положить земной поклон - желательно, на глазах у экскурсии: пусть, думаю, дивятся, до чего благочестивая молодежь у нас! А инок Ферапонт все вздыхал при виде моего благочестия: “Саша, ну что ты молишься, как фарисей? Ты молись незаметно, чтобы не видел никто... Позже об этом времени... я написал стихотворение:
Пощусь зело. Молюсь отменно. Стяжал большую благодать.
И лишь одну имам проблему - своих грехов мне не видать.
Все это было. Монахом я не стал, потому что понял: я могу лишь обезьянничать, подражая внешнему монашеству, а внутреннее монашест¬во - это совсем другое. Возможно, я и пошел бы, по этому, внешнему пути, потому что нет для меня идеала выше, чем наше православное мона¬шество. Но всю мою юность возле меня были инок Ферапонт и инок Трофим, а рядом с ними фальши¬вить нельзя... Вспоминать о смерти братьев до сих пор так больно, что про убийство мы обычно старались не говорить... Многие тогда сидели по кельям взаперти или ходили на послушание с красными глазами. Помню, чтобы как-то справиться с переживаниями, я ушел в лес. Иду по лесной дороге, и вдруг выезжают рокеры на мотоциклах, выкрикивают оскорбления и кружат вокруг меня, наезжая колесами. Они были нетрезвые и будто бесновались. И тут я впервые взмолился новомученикам, умоляя их помочь. Что произошло дальше, мне до сих пор непонятно - я сделал всего три шага и очутился далеко от мотоциклистов, на совершенно другой лесной дороге. Потом я специально проверял - там от одной дороги до другой не меньше, чем полкилометра, и в три шага их не пройти. А вот еще случай. Однажды я впал в искушение и говорю иноку Трофиму: “Все - ухожу из монастыря!” А он улыбается: “Подожди меня - вместе уйдем!”- Шутка шуткой, но так оно и вышло. Сразу после смерти братьев меня перевели в хорошую вроде бы келью, но я в ней извелся: соседи попались говорливые, причем народ постоянно менялся. Как раз к этому времени выяснилось, что монашество мне “не по зубам”, и батюшки настраивали меня поступать в мединститут. У меня родители врачи, и я хотел быть врачом. Но где тут готовиться? Ни сна, ни покоя - одно искушение! Пошел я по старой памяти к братьям, но теперь уже на их могилки, и пожаловался им, как живым. Возвращаюсь с могилок, и вдруг один местный житель сам предлагает мне бесплатно отличную отдельную комнату в его двухкомнатной квартире тут же за стеной монастыря. Так я и жил в этой комнате безбедно, работая по послушанию в Оптиной и имея возможность заниматься, пока не уехал в Москву. Оторваться от Оптиной и уехать от могилок братьев - было очень трудно. Ведь какая скорбь - идешь сразу к ним, а они, как живые, помогают. Инок Трофим, я заметил, как и при жизни помогает отогнать уныние. Придешь кислый, а уходишь веселый. Многие приходят сюда даже не для того, чтобы помолиться о какой-то нужде, а потому, что у могил новомучеников на душе становится светло. Даже в воздухе, будто что-то меняется, а в Оптиной говорят: “Здесь всегда Пасха”...»
Инок Ферапонт ложился спать вместе со всеми, а потом тайно вставал и уходил куда-нибудь в уединенное место помолиться. Один его сосед решил проследить, куда он ходит. Тихо встал и пошел за ним, потом спрятался у двери пустой комнаты и стал прислушиваться. Позже рассказал: «Я слышал, как инок Ферапонт делал поклоны, проговаривая негромко Иисусову молитву. Затем, воспламенившись еще большим усердием, стал делать поклоны чаще, взывая: «Господи, помилуй!» И так он молился, пока не упал в изнеможении. Но и лежа он продолжал говорить вслух молитву Иисусову. Потом он встал и снова клал поклоны. Это продолжалось до тех пор, пока будильщик не позвонил в колокольчик, возвещая, что пора подниматься на полунощницу».
Инок Ферапонт говорил: «Ночная молитва согревает душу, и потом целый день ощущаешь некую сладость». Будущий мученик ел очень мало, лицо его было чрезвычайно бледным...
Один послушник вспоминал: «Я постоянно роптал. Видя это, инок Ферапонт завел со мной беседу о том, как бороться с прилогами.
– Прилоги это начальные помыслы, с которыми еще не сочеталась душа... Ну, посмотрел ты на чайник, и появился помысел: мол, чайку попить, что ли? Это начало. Если человек соглашается, то ставит чайник на плиту. Это уже сочетание с помыслом. А когда сядет и попьет чайку, то уже и само дело совершил. Так, однако, бывает со всяким помыслом, приходящим на ум.
Вот приходит помысел пороптать на кого-то, а ты не соглашайся с ним, скажи себе: «Не мое дело судить брата. Бог ему судия, а не я. Мне бы самому исправиться и спастись».
После этого я попробовал делать, как говорил Ферапонт, и получил для себя огромную пользу».
Как-то послушник, живший с иноком Ферапонтом в одной келье, спросил:
– Вот ты молчишь все время. Небось осуждаешь меня, что я много говорю? А Господь сказал: Не судите, да не судимы будете.
— Каждый от слов своих оправдается и от слов своих осудится, – ответил Ферапонт. – Мы часто не замечаем, как словами обижаем ближних, поэтому лучше больше молчать.
Как-то инок Ферапонт сказал: «Лучше ошибиться и подумать о человеке хорошо, чем подозрительностью оскорбить ближнего. За такую ошибку Господь не осудит, ибо для чистых все чисто. (Тит. 1, 15)
Послушания в монастыре часто меняются. Иноку Ферапонту было поручено делать доски для икон и вырезать постригальные кресты.
Как-то один брат похвалил его:
– Вот молодец, – какие красивые кресты вырезаешь!
– Да что в этом проку, – ответил инок Ферапонт. – Один человек тоже кресты вырезал и однажды подумал: как хорошо, что я столько пользы людям принес. Вскоре он сильно заболел, и ему привиделось, будто лежит он в могиле, а поверх него множество вырезанных им крестов. И вдруг крестики эти на его глазах превращаются в прах. И открыто ему было, что Богу не так нужны дела, как душевная чистота и смирение. А если смирения нет, то и все дела напрасны».
Вспоминает художник Сергей Лосев: «В Оптиной пустыни я стал заниматься резьбой по дереву и часто уходил работать в келью инока Ферапонта. Хорошо там было - тихо. Привычки разговаривать у нас не было. Да и зачем слова? Встретимся иногда глазами, он улыбнется своей кроткой улыбкой, и так хорошо на душе. Мне нравился инок Ферапонт и его келья. В нем чувствовалось удивительное внутреннее изящество. Работать инок Ферапонт любил так - бросит на пол овчинный тулуп и, сидя на нем, плетет четки, а волосы перетянуты по лбу ремешком, как в старину. Однажды смотрю, он вяжет носки. Он искал себе подходящее рукоделие для занятий Иисусовой молитвой. А у дивеевских блаженных “вязать” - означало “молиться”. Но с рукоделием вот какая опасность - завалят заказами. Всем нужны четки, теплые носки, и тут легко потерять молитву, так как все просят, а просящему, заповедано - дай. В общем, он бросил вязать, но мне и моему другу Сергею Каплану носки подарил. Потом вижу, инок Ферапонт начал резать по дереву. Иногда что-то спрашивал по работе у меня или у других резчиков, но больше присматривался. Вскоре он резал уже отлично. А дальше я о нем ничего не знаю, потому что после его пострига перестал заходить к нему в келью. Не потому, что между нами исчезло дружеское тепло, нет. Но я чувствовал сердцем - он пошел на подвиг. А тут нельзя даже взглядом мешать».
Инок Ферапонт вычитал в духовной литературе, что начало смирения – молчание. Поэтому, желая обрести смирение, решил учиться молчать. Молчание было для него лекарством, которое лечит душу. Поэтому его мало знали даже те, кто жил с ним в одной келье. Когда звонаря Андрея спросили об иноке Ферапонте, он ответил: «А что рассказывать? - Он же молился все время в своем углу за занавеской. Молился и молился - вот и весь рассказ».
Инок Ферапонт переписывался с некоторыми своими старыми друзьями, желая помочь им обратиться к Богу. Последний раз он собрал всю свою почту в конце Великого Поста, незадолго до своей мученической кончины, и сжег. «Господи, – молился он, – имиже веси судьбами спаси моих сродников и всех друзей, и всех, кого знал я на этой грешной тленной земле».
Вероятно, иноку Ферапонту было открыто, что его земной путь скоро закончиться – перед самой Пасхой он стал раздавать свои вещи. Многие удивлялись, ведь раздал он даже свои инструменты, которыми вырезал кресты. Многие насельники Оптиной Пустыни по сей день не расстаются с чётками, которые сплёл инок Ферапонт. Некоторые с благоговением хранят связанные им носки.
Рассказывает столяр-краснодеревщик Николай Яхонтов: «Как раз перед самой Пасхой позвал меня к себе о. Ферапонт и предложил взять у него любые инструменты на выбор. Облюбовал я себе тогда отличный фуганок. Несу его в скит в мастерскую и думаю - наверное, о. Ферапонта переводят на другое послушание. Он ведь по послушанию был столяр, а тут без инструмента делать нечего. А после убийства взглянул на фуганок и похолодел - выходит, он знал о своей смерти, если раздавал инструменты заранее?»
По свидетельству просфорника Александра Г. иноку Ферапонту были открыты даже мысли других людей: «К концу Великого поста я так устал от недосыпания, что хотел сбежать из монастыря. И вот недели за полторы до Пасхи работали мы с иноком Ферапонтом на просфорне... Сижу напротив него и злюсь, думая про себя: “Полунощница-полунощница! Надоело!” И вдруг вижу смеющиеся глаза о. Ферапонта, и он весело говорит мне: “Полунощница-полунощница! Надоело!" Я даже не понял сперва, что он высказывает мне мои же мысли. Просто обрадовался, что злость прошла. А о. Ферапонт говорит: “Хочешь, научу, как избежать искушений? Отсекай даже не помыслы, а прилоги к ним. Отсечешь прилоги, и хорошо на душе, поверь».
Весь Великий Пост 1993 года инок Ферапонт усердно постился и молился. Его назначали читать кафизмы на часах, пономарить и дежурить в храме. На Пасхальной службе он стоял у поминального канона, склонив голову. Причастившись, направился в конец храма, где взял у дежурного антидор и запивку. Потом встал у иконы Оптинских старцев, склонил голову и погрузился в молитву.
Одна пожилая монахиня вспоминала: «Лицо его было исполнено умиления, и вид у него был такой благодатный-благодатный!»
Однажды к дежурному по храму подошел приезжий человек, рассказав о том, что в монастырь он попал случайно, до этого он сомневался в существовании Бога. Но по милости Божией ему было дано увидеть сияющее лицо молящегося инока Ферапонта. После этого он признался дежурному: «Бог есть! Я увидел здесь, как молился один монах. Я видел лицо Ангела, разговаривающего с Богом. Вы знаете, что среди вас Ангелы ходят!?» При этом он указал ему на инока Ферапонта, выходившего из храма.
Мало кто знал молчаливого послушника, но те, кому он открывал свою душу, удивлялись его духовной зрелости. Приведём один лишь пример. К концу Великого поста иеромонах Д. стал унывать, он готов был даже оставить монастырь, а после того, как у него исповедовался инок Ферапонт, на его душе вдруг стало светло и радостно. Он даже подумал: «Куда уходить, когда тут такие братья!..»
Иеродиакон Р., живший в одной келье с иноком Ферапонтом, рассказывал, что перед смертью инок уже не ложился спать, молясь ночами, и позволяя себе для отдыха лишь опереться о стул.
После Пасхальной службы, все направились в трапезную, а потом многие разошлись по кельям.
Рано утром в скиту должна была быть служба, инок Ферапонт вместе с иноком Трофимом отправился на звонницу, чтобы возвестить миру великую радость: Христос Воскресе из мертвых!
Насельники монастыря рассказывали, что инок Ферапонт был виртуозным звонарем, он очень чутко чувствовал ритм и звонил легко, без какого-либо напряжения.
В то праздничное утро под Пасхальный перезвон он горячо молился: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». Внезапно он почувствовал сильную боль в спине, силы оставили его. (В этот момент самодельный клинок (похожий на меч) пронзил тело духовного воина.) Инок Ферапонт упал. Лицо его, обращенное на восток, застыло в безмолвном спокойствии. Он мечтал кровью смыть свои грехи. Был готов умереть за Христа... Вслед за ним был смертельно ранен и инок Трофим, который успел ударить в набат. Спустя несколько минут был ранен в спину иеромонах Василий. Через час он скончался в машине скорой помощи.
Весть о случившемся потрясла всех. Многие долго ходили с красными от слёз глазами. Успокаивала лишь мысль о том, что братья во Христе призваны Господом к Небесному служению.
В день погребения отпевание совершалось по Пасхальному чину. Когда стали провожать мучеников в последний путь из-за туч неожиданно показалось яркое весеннее солнце, и на душе у всех стало вдруг светлее. (Хотя до похорон - два дня лил дождь, а потом повалил снег.)
После смерти в кармане подрясника инока Ферапонта нашли записку: «Если понадобится помощь, буду рад оказать ее». Многие люди, которые в трудные минуты просили молитвенного предстательства Оптинского новомученика, свидетельствуют о полученной помощи. Оптинские новомученики продолжают, и сейчас, помогать многим встать на путь истинный. Приведём лишь несколько свидетельств:
Недели через три-четыре после Пасхи приехала в монастырь группа паломников. Войдя в монастырские ворота, они обратились к дежурному:
– Где здесь могилки убиенных мучеников? – спросил старший группы. – Мы слышали, что у вас в монастыре на эту Пасху убили трех монахов.
Дежурный послушник провел их на монастырское кладбище, и, узнав, что они баптисты, рассказал об убийстве, о том, что мученичество за Христа – это основание истинной Православной веры, и не случайно каждая литургия (в том числе и составленная святителем Иоанном Златоустом) служится на антиминсе, где имеется частица мученических мощей. Слушая рассказ, некоторые женщины заплакали.
«Мне было их так жалко, – вспоминал послушник, – и я мысленно обратился к иноку Ферапонту, чтобы он умолил Бога, и обратил этих бедных баптистов на путь истины».
Через некоторое время многие баптисты, приезжавшие в тот день, приняли Православие и стали часто бывать в Оптиной Пустыни.
Как-то вечером одна пожилая женщина пришла поклониться убиенным мученикам. Она остановилась у могилки инока Ферапонта, стала молиться и просить помощи в ее сложных семейных нуждах. Молясь, она заметила, что лампадка на могиле погасла.
«Видимо, это из-за моих грехов, – подумала женщина и взмолилась: отче Ферапонте, прости меня, окаянную. Я великая грешница и недостойна, просить за себя, но, зная твое милосердие и любовь, прошу тебя, помоги мне. Ты знаешь все мои скорби, умоли Бога, да наставит детей моих на путь истинный и избавит их от пьянства и наркомании». Помолившись, женщина встала с колен, приложилась к кресту, и уже собралась было уходить, как вдруг увидела, что погасшая лампада на могиле инока Ферапонта внезапно, прямо на ее глазах, зажглась.
«Это знак, что он услышал меня», – поняла женщина. Вскоре после этого ее семейные проблемы чудесным образом уладились.
Сохранились выписки из книг, записи, сделанные иноком Ферапонтом:
Совершенное покаяние состоит в том, чтобы не делать более тех грехов, в коих каемся, и в коих обличает нас совесть. (Прп. Иоанн Кассиан).
Когда человек, памятуя прежние грехи свои, наказывает себя, тогда Бог благоволительно взирает на него. Бог радуется, что за уклонение от пути Его, сам человек наложил наказание, что служит знаком покаяния. И чем более принуждает душе своей, тем более приумножается Богом благоволение к нему. (Прп. Исаак Сирин).
Если хочешь победить страсти, то отсеки сласти... Если удержишь чрево, войдешь в рай... Когда кто познает душевную и телесную силу изнеможения, то вскоре получит покой от страстей.
Во всем должно смирять себя и осуждать, во всем избирать себе худшее, и таким образом умолкнут страсти душевные. (Прп. Паисий Величковский).
Молчание – есть тайна будущего века, а слово — орудие этого мира. (Прп. Каллист и прп. Игнатий).
Как двери в бане, часто растворяемые, скоро выпускают внутреннюю теплоту вовне, так и все хорошее, когда много кто говорит, хотя бы говорил все хорошее, испускает память свою словесною дверью. (Блж. Диадох).
Молчание лучше и удивительнее всяких бесед назидательных. Его почитали и лобызали отцы наши и им прославились. (Прп. Варсонофий и прп. Иоанн).
Сколь много видел я таких, которые впали в грех чрез словоговорение, зато едва ли кого видел впавшим в грех чрез молчание. Труднее научиться молчанию, чем говорению, и я знаю, что многие потому говорят, что не умеют молчать. Редко кто молчит, хотя он и знает, что разглагольствование ему нисколько не полезно. Мудр тот, кто умеет молчать... По справедливости мудр тот, кто от Бога получает указание на то, когда он должен говорить. (Свт. Амвросий Медиоланский).
Если сохранишь язык свой, то от Бога дастся тебе благодать сердечного умиления, чтобы в Нем увидеть тебе душу свою, и им войти в духовную радость. (Прп. Исаак Сирин).
При встречающихся искушениях говори себе: «На всякое дело довлеет для меня Того, Кому единожды я предал душу свою. Меня здесь нет; Он это знает...» (Прп. Исаак Сирин).
Знай, брат, что для того нам и надобно не выходить из дверей келии, чтобы не знать злых дел человеческих; и тогда в чистоте ума своего во всех увидишь людей святых и добрых. Если же станем обличать, вразумлять, судить, исследовать, наказывать, укорять, то жизнь наша, чем будет отличаться от жизни городской. (Прп. Исаак Сирин).
Молитва есть моление или умаливание о грехах, когда кто, пришедши в сокрушение о содеянных им настоящих или прошедших грехах, испрашивает прощения в них. (Прп. Иоанн Кассиан).
Проси того, что достойно от Бога, не переставай просить, пока не получишь. Хотя пройдет месяц, и год, и трехлетие, и большее число лет, пока не получишь – не отступай, но проси с верою, непрестанно делая добро. (Свт. Василий Великий).
Совершенство состоит в том, чтобы не рабски, не по страху наказания удаляться от порочной жизни и не по надежде наград делать добро, с какими-то условиями и договорами, торгуя добродетельной жизнью, но, теряя из виду все, даже что по обетованию соблюдается надежде. Одно только представлять себе страшным – лишиться Божией дружбы, и одно только признавать драгоценным и вожделенным – соделаться Божиим другом. (Свт. Григорий Нисский).
Кто хочет достигнуть утраченного совершенства, тот пусть отсечет все похоти своей плоти, чтобы возвратить свой ум в прежнее состояние. (Авва Исаия).
Мы не иначе можем достигнуть истинного совершенства, как, возлюбивши Бога не по другому чему, как по одному влечению любви к Нему, потому что и Он прежде возлюбил нас не для другого чего, как для нашего спасения. (Прп. Иоанн Кассиан).
Спаси Бог !!! Добро пожаловать в чат...
Комментариев нет:
Отправить комментарий