Иеромонах Василий (в миру Игорь Иванович Росляков) родился в Москве 10/23 декабря 1960 года в семье военного. Его отец, Иван Федорович, во время Великой Отечественной войны воевал на Северном флоте. Мать - Анна Михайловна, работала ткачихой на московской фабрике.
Игорь появился на свет, когда родителям было за сорок...Семья Росляковых жила в Москве, в небольшой квартире пятиэтажного дома. Игорь рос очень добрым, смышленым и самостоятельным. Бог наградил его хорошей памятью, поэтому учеба ему давалась легко. С девятилетнего возраста Игорь начал заниматься плаванием, затем записался в секцию по водному поло. Если в школьные годы, участвуя в соревнованиях, ему приходилось защищать честь школы, то потом пришлось отстаивать честь страны. С годами он стал мужественным, смелым и решительным.
Игорь с детства был очень любознательный, он даже завёл большую тетрадь, в которую записывал необычные случаи из жизни, информацию обо всём, что его интересовало. Этот интерес потом привёл его на факультет журналистики Московского Государственного Университета им. М.В. Ломоносова. (Поступив на факультет журналистики, он успешно играл в составе университетской команды по водному поло.)
За годы обучения в университете Игорь охладел к журналистике. Он любил слагать стихи, а по ночам любоваться звездами. Любовь к природе уводила его из суетного мира, подводила к мысли о великом Творце всего этого великолепия. Как и многим поэтам, Игорю больше всего нравилась осенняя пора. Когда он вечерами гулял по осеннему Кузьминскому парку, наслаждаясь красочным убранством деревьев, то часто погружался в размышления о смысле существования. А придя домой, спешил уединиться в своей комнате, чтобы скорее взять в руки карандаш и записать стихи.
Однажды утром услышав, как духовой оркестр играет траурный марш, он выглянул в окно, и, увидев, что кого-то хоронят, от всей души посочувствовал людям, в чью-то семью пришло горе. Это событие заставило его глубоко задуматься о тайне жизни и смерти. Когда Игорю шел 19-й год, внезапно умер его отец. Юноша долго не мог примириться с этой потерей. Он стал молчаливым и задумчивым.
В 1985 году Игорь закончил МГУ с квалификацией - литературный работник газеты. Кроме того, он имел ещё диплом об окончании Института физкультуры и он предпочёл тренерскую работу. С 1985 года по 1988 год он был инструктором спорта в Добровольном спортивном обществе профсоюзов.
Однажды, будучи на соревнованиях в Голландии, Игорь познакомился с девушкой, они обменялись адресами. Приехав домой, он стал писать ей письма, завязалась переписка. А когда настало время ехать на очередные соревнования в Канаду, Игорь узнал, что попал в список «невыездных» - ему припомнили дружбу «с иностранной гражданкой». *Когда началась перестройка, Игорю стали давать визу в пределах соцстран. Он выполнил тогда норматив мастера спорта международного класса.
Он очень переживал случившееся. Преподавательница истории, Тамара Владимировна, обратила внимание на то, что Игорь чем-то расстроен, и посоветовала ему обратиться к священнику. После духовной беседы, юноша обрёл душевный покой: обиду и уныние как рукой сняло. (Следует отметить, что духовником семьи Тамары Владимировны был в свое время ныне прославленный святитель Лука (Войно-Ясенецкий).) В её доме юноша познакомился с вернувшимся из лагеря протоиереем Василием Евдокимовым. Когда протоиерея Василия спросили: «Батюшка, а страшно было в лагерях?». Он ответил: «Конечно, страх был, когда пробира¬лись тайком на ночную литургию в лагере: вдруг поймают и набавят срок? А начнется литургия - и Небо отверсто! Господи, думаешь, пусть срок на¬бавят, но лишь бы подольше не наступал рассвет. Иногда мне даже казалось, что мы, узники Христо¬вы, были свободнее тех, кто на воле. Как объяс¬нить? Дух был свободным, и дух пылал...»
По Промыслу Божиему вскоре произошла ещё одна знаменательная встреча. Игорь познакомился с иеромонахом Рафаилом, служившим на приходе в городе Порхове Псковской губернии. Он оказал на него благотворное влияние.
18 ноября 1988 года отец Рафаил погиб в автомобильной катастрофе. Узнав о гибели иеромонаха, Игорь ощутил невероятную душевную скорбь, но сразу после причастия обрёл душевное спокойствие. Господь дал понять своему избраннику, что жизнь на этом не кончилась, их душевная связь не прервётся, отец Рафаил и в Райских селениях продолжит молиться о нём. Господь даровал Игорю вдохновение. Сами собой вдруг стали рождаться волнующие строки, которые оставалось только записать. Вот этот стих:
Нашел бы я тяжелые слова о жизни, о холодности могилы,
И речь моя была бы так горька, что не сказал бы я и половины.
Но хочется поплакать в тишине и выйти в мир со светлыми глазами.
Кто молнией промчался по земле, тот светом облечен под небесами.
Жизнь Игоря изменилась: он ежедневно молился, строго постился, с большим рвением взялся за чтение духовной литературы, где, наконец, нашел исчерпывающий ответ на волнующий его вопрос о смерти. Он торжествовал: «Душа неподвластна смерти, познавая не только умом, но и сердцем близость Господа. - Ни дед, ни отец, никто другой прежде отшедших от земной жизни людей, не умерли. Они живы, ибо душа бессмертна!»
Многие друзья заметили, Игорь очень изменился. Некоторые, опасались за него, думали, что во время поста он ослабеет и не сможет играть в полную силу. Господь давал ему силы, и он наравне со всеми участвовал в игре. Его товарищи (по команде) вспоминали: «Из-за его постничества... было первое время недовольство. Он был ведущим и самым результативным игроком команды, и мы боялись проиграть, если он ослабеет постом. Но Игорь успокоил: “Главное, чтобы были духовные силы, а физические после придут. Дух дает силы, а не плоть”. На следующий день у нас был решающий финальный матч с сильной командой. И как же стремительно Игорь шел в атаку, забивая и забивая голы». В этом решающем матче была одержана победа. Он умел убеждать не только словами, но и делами. *Следует отметить, что носить нательный крест в те года было нельзя. Но Игорь не расставался с крестом и на соревнованиях - прятал его под спортивную ша¬почку... Пройдут годы, и он приведёт команду к Богу, станет духов¬ным отцом для многих членов своей команды.
Когда летом вся команда отдыхала на море, Игорь совершил паломничество в Псково-Печерский монастырь, где прожил около месяца. Будучи к тому времени мастером спорта международного класса, Игорь понимал, что каждая игра вызывает горделивое желание быть победителем, в азарте борьбы может родиться неприязнь к сопернику.
Он решил спросить у прозорливого старца архимандрита Иоанна Крестьянкина, как жить дальше. Старец посоветовал ему оставить спорт и идти в монастырь. Когда Игорь рассказал матери о совете старца, то услышал в ответ: «Монастырь - дело хорошее, но пусть туда идут другие». Тогда она была не готова расстаться с единственным, горячо любимым сыном, её пугало одиночество. (Через шесть лет после мученической кончины сына Анна Михайловна приняла монашеский постриг с именем Василиссы.)
Игорь решил подождать немного. Узнав о возрождении Оптиной Пустыни, загорелся желанием побывать там. Первый раз он отправился туда во время отпуска. Здесь его с радостью приняли. Обитель только восстанавливалась, нужны были помощники. Тогда и родилось желание остаться там навсегда.
Позже он напишет о монастыре следующие восторженные строки: «О, созвездие небосвода иноческого, о, дивная стая орлиная; многосвещное паникадило храма Богородицы; истинная гроздь винограда Христова - тако речем вам, отцы преподобнии, тако именуем и славим собор святых Оптинских».
«Радуйся, земля Оптинская...— Ангелами место возлюбленное... Велия слава твоя! Красуйся, благословенная, и ликуй, яко Господь с тобою!» Возрождение Оптиной он сравнивает с воскресшим четырехдневным Лазарем, который был мертв, но ожил, был подвержен тлению, но восстал для проповеди Христовой. Подобно ему был подвержен разрушению и монастырь, но ныне воскрес для спасения многих душ.
Он так полюбил святую обитель, что даже не хотел возвращаться домой, но, один из священников посоветовал ему все же съездить в Москву, чтобы закончить все мирские дела.
30 августа 1988 года Игорь уехал из Оптиной Пустыни в Москву, уволился с работы, распрощался с друзьями. А матери сказал, что хочет вернуться в монастырь, чтобы там ещё поработать.
В монастыре его поселили в келье старца Амвросия. Он очень почитал великого старца, поэтому был чрезвычайно рад этому обстоятельству. Даже ходить по земле, по которой когда-то ходили Оптинские старцы, для него уже было счастьем
Приведём несколько строк из дневника будущего мученика за веру:
17 октября 1988 г.
Пришёл в монастырь. Преподобне Отче наш Амвросие, моли Бога о нас!
Икона Казанской Божией Матери и икона прп. Амвросия источали миро. Матерь Божия, укрепи нас. Старец святый, заступись за обитель!
Старец Силуан: “Чем больше любовь, тем больше страданий душе; чем полнее любовь, тем полнее познание; чем горячее любовь, тем пламенней молитва; чем совершеннее любовь, тем святее жизнь”. Любить Бога никакие дела не помешают. Что надо делать, чтобы иметь мир в душе и в теле? Для этого надо любить всех, как самого себя, и каждый час быть готовым к смерти.
26 марта 1989 г.
Уста исповедуют Тя, Боже, тело уготовляет¬ся на подвиги и страдания; душа же безмолвствует и готовит час отречения моего; Господи, сокруши жестокое сердце мое и от сна нечувствия восстави мя.
От уныния - 101 псалом, 36, 90. При кознях человеческих - 3, 53, 58, 142 псалом.
Аще оставлю Тебе, Боже, Ты не остави мене до конца, потерпи безумство и беззаконие мое; покрый срамоту и нечестие мое; егда же в день печали призову Тя, прости мя и не помяни непостоянства и двоедушия моего.
17 апреля 1989 г.
Вывешено распоряжение отца наместника о принятии в послушники 10 рабочих. Среди них мое имя.
18 апреля 1989 г.
Отец наместник благословил переселиться из скита в монастырь. Сегодня я и иеродиакон Владимир переехали в братский корпус. Батюшка Амвросий, не остави нас!
23 апреля 1989 г. Вход Господень в Иерусалим.
... Монашество - бескровное мученичество. Мука не есть лишение себя утех семейной жизни, сладкой пищи, телесного комфорта и других житейских развлечений и утешений. Это только путь к муке, а в пути иногда бывают радости и приятные встречи, путь есть ощущение собственной силы и удовлетворение от преодолеваемых препятствий. Собственно же мука - это предстояние пред лицем собственной беспомощности и непрестанное лицезрение своего пленения силою страстей. Это состояние сравнимо с положением человека, терпящего истязание от взявших его в плен и предчувствующего свою гибель.
Монах добровольно подставляет грудь мечу Слова Божиего и Тот проникает до разделения души и духа, обнажает и будит помышления сердечные. Это все совершается духовно так же реально и болезненно и мучительно, как и телесно.
29 апреля 1989 г.
Страстная суббота. Восемь человек послушников облачили в подрясники. Среди них сподобился и я пребывати и вкусити страха Божия, своего недостоинства и великой милости Господней.
В Страстную Субботу Игорь получил первую иноческую одежду - может быть, это было указанием свыше о том, что в монастыре ему придётся пострадать. Он был внутренне готов к этим страданиям, об этом свидетельствуют и написанные им следующие строки «Взять крест и пойти за Христом означает готовность принять смерть за Него и пострадать, а кто имеет желание умереть за Христа, тот едва ли огорчится, видя труды и скорби, поношения и оскорбления»...
Послушник Игорь отличался исполнительностью, был безотказен. Насельники монастыря рассказывали, что шел он однажды с послушания, отдежурив ночь на вахте, и повстречал отца эконома, который обратился к нему с просьбой: «Игорь, кирпич привезли — разгружать некому. Пойдешь?» — «Благословите». Когда, разгрузив кирпич, он отправился отдыхать, то попался на глаза бригадиру паломников, и сразу услышал: «Отец наместник благословил всем, свободным от послушания, идти перебирать картошку». Игорь спокойно пошёл перебирать картошку. Он даже не пытался оправдаться, объяснять, что возвращается после ночного дежурства и нуждается в отдыхе.
5 января 1990 года послушника Игоря постригли в иночество с именем Василий. 8 апреля 1990 года, инока Василия рукоположили в иеродиаконы, а 21 ноября 1990 года - в иеромонахи.
Из воспоминаний монахини Ксении (Абашкиной): «…Когда о. Василий пришел в монастырь, то они с о. Ф. решили подвизаться, как древние, имея одну одежду и одни казенные сапоги. Потом у о. Ф. заболели ноги, и он сменил обувь, А о. Василий в великом терпении так и дошел в своих сапогах до райских врат...
В Оптиной пустыни я сперва по послушанию убиралась в храме и поневоле обратила внимание, что о. Василий подолгу молится пред мощами преподобного Амвросия и у могил Оптинских старцев. Даже если мимо идет по делу, обязательно остановится и помолится.
Когда о. Василий служил иеродиаконом, он был радостный, веселый и будто летал по амвону. А после пострига в мантию он сильно изменился, не поднимал глаз и смотрел уже в землю. Вид был у батюшки строгий, а на деле он был добрый. Помню, Великим постом мы с детьми впали в уныние. “Батюшка, - говорю, - так шоколаду хочется и уже уныние от этих каш”. И о. Василий благословил на вкушение шоколада, сказав, что лучше вкушать шоколад с самоукорением, чем поститься с ропотом, унынием... Однажды я с возмущением рассказала о. Ва¬силию, что некоторые местные жители плохо относятся к монахам и говорят то-то и то-то. “Ах, окаянные, - сказал он весело. Не ведают, что творят!” Он сказал это словами молитвы Господней с креста, но сказал так мягко, чтобы не дать мне повода осудить...»
Как-то спросили отца Василия, почему возникают страшные искушения и скорби? Если Бог любит нас, почему столько ненависти и зла обрушивается на людей? Он ответил: «У святых Отцов сказано, что каждый любящий Бога должен встретиться с духами зла. Это сказано не только о святых, но и о простых грешниках, то есть о нас...»
Он говорил, что для того чтобы иметь мир в душе и в теле необходимо всех любить всех, и каждый час быть готовым к смерти». О монашестве отзывался так: «...Монашество заключается не в черных ризах, не во множестве правил, которые человек силится исполнять, а в покорности воле Божией. Все, что происходит вокруг, есть великий Промысел Божий, который ведет человека ко спасению. Покориться Богу можно лишь тогда, когда научимся все происходящее с нами принимать за Его святую волю и не роптать, а за все Господа благодарить. Милость Божия дается даром, но мы должны принести Господу все, что имеем».
По рассказам братии во время Великого Поста отец Василий принимал пищу один раз в день, обычно в полуденное время. Его трапеза состояла из овощей или кислых ягод и небольшого количества хлеба. Постель он устроил из двух досок, положенных на раскладушку и покрытых сверху войлоком, под голову клал два кирпича.
Отец Василий не искал встреч с людьми, а всегда жаждал безмолвия и беседы с Богом, суть которой - горячая молитва. «Единожды умер я для мира, - повторял он слова преподобного Арсения Великого, - что проку от мертвеца живым».
Отец Василий говорил, что любой, даже незначительный грех, может стать причиной дальнейшего охлаждения любви к Богу. Особенно он обращал внимание на грех курения. «В курящего человека, - говорил он, - как в решето, Господь благодать наливает, а она вся выливается».
Многие насельники монастыря говорили о силе проповедей отца Василия. Он привел к истинной вере многих. Иеромонах Марк (Бойчук), например, отзывался о проповедях о. Василия так: «...Отец Василий был мастером слова. И все же сила его проповеди была не в словах, но в личности самого о. Василия. Он никогда не говорил о том, чего не брался сам совершить. Заемных чувств в его проповеди не было, но было слово-опыт, слово-поступок. И если он говорил: “Се восходим во Иерусалим”, значит, уже свершилось тайное восхождение на Голгофу».
Имея горячую молитву и великую веру, инок Василий осознанно брал чужие грехи на себя, ночами вымаливал заблудшие души.
Рассказывает иеромонах Ф. (в 1993 он был иноком): “Перед Пасхой я дважды исповедовался у о. Василия и ходил потом в потрясении. Уже на исповеди у меня мелькнула догадка, что о. Василий имеет дерзновение брать на себя чужие грехи. Утром Страстной Субботы о. Василий говорил проповедь на общей исповеди. Я был тогда на послушании, входил и выходил из храма, не имея возможности прослушать проповедь целиком. Но то, что я услышал, подтвердило догадку - да, о. Василий берет на себя наши грехи, считая их своими. Как раз в ночь перед этим я читал об одном старце, умиравшем воистину мученически, поскольку он набрал на себя много чужих грехов. И я почему-то думал об о. Василии: да как же ты, батюшка, умирать будешь, если берешь на себя наши грехи?».
Тот, кто однажды смог чистосердечно отца Василия исповедоваться, уходил из храма с облегчённой душой. Приведём отрывок из рассказа В.: “На исповедь к о. Василию я пошел от безвыходности... Я был мерзок себе. Подошел к аналою и молчу. А что говорить, когда в душе одна тьма? Батюшка молчит, и я молчу. Сколько так продолжалось, не помню, но вдруг меня накрыла такая волна любви, что будто прорвало изнутри, и я говорил, говорил без утайки. Впервые в жизни я мог раскрыться до конца, вытаскивая из себя, то грязное и подленькое, в чем стыдился признаться даже себе. Тут мне не было стыдно - я чувствовал такое сострадание о. Василия, будто у нас с ним одна боль на двоих. После этого я стал ходить на исповедь к о. Василию порой по 2-3 раза на дню... Как только накатывало искушение, я просился на исповедь: “Батюшка, у меня опять!..” Отец Василий тут же брал меня на исповедь, и после исповеди было легко. “Батюшка, - говорю однажды, - я уже, наверно, надоел вам. Так часто хожу!” - “Сколько надо, столько и ходи, - ответил о. Василий. - Десять раз надо - десять раз приходи”.
Рассказывает иеродиакон Илиодор: «Сначала некоторые батюшки не решались ездить в тюрьму, а о. Василий вызвался первым. Приезжали мы в тюрьму сразу после обеда, а уезжали в два часа ночи или же ночевали в тюрьме. Вся тюрьма уже спит, а у о. Василия - очередь на исповедь, и разговаривал он с каждым подолгу. Запомнился случай. Храма в тюрьме тогда не было - его построили сами заключенные после убийства о. Василия. А в ту пору крестить приходилось в бане. И вот пришло креститься 39 человек, а сороковой, как нас предупредили, пришел позабавиться: богохульник был страшный и, на их языке, “авторитет”. Перед крещением о. Василий сказал проповедь. Этот человек очень внимательно слушал ее, а потом спросил: “Батюшка, а мне можно креститься?” И стал поспешно раздеваться.
После крещения он подошел к о. Василию: “Батюшка, я хочу покаяться в моих грехах. Можно мне исповедаться?” Исповедовал его о. Василий два часа, а на прощание он попросил батюшку дать ему почитать что-нибудь о Боге. По-моему, о. Василий дал ему книгу “Отец Арсений”, но точно не помню. В следующий приезд он снова исповедовался и попросил о. Василия дать ему молитвослов и научить молиться. А потом он подал прошение тюремному начальству, чтобы его перевели в одиночную камеру. И вот сидел он в одиночке и все время молился. И вдруг в тюрьму пришло постановление, что дело этого человека пересмотрено, срок сокращен, и он подлежит освобождению. Заключенные тогда стали говорить, что, видно, родные заплатили кому надо... Но этот человек отвечал им: “Я даже прошения о пересмотре дела не подавал. Это Бог меня помиловал и освободил».
Игумен Владимир рассказывал: “Отец Василий был на голову выше всех нас. Все мы пришли в монастырь молодыми и по запальчивости, бывало, начнем осуждать, а о. Василий тут молча выйдет из кельи. Это подтягивало, и в Оптиной уже знали - при о. Василии нельзя осуждать, иначе он уйдет... “Без попущения искушений невозможно нам познание истины”, - писал преподобный Исаак Сирин. И Господь попустил о. Василию пройти через боль искушения, уготовляя из него огненного защитника православия и нашей Церкви. Он вел катехизаторские беседы в тюрьме г. Сухиничи, беседы с баптистами в тюрьме г. Ерцево, воскресную школу в г. Сосенском и школу для паломников в Оптиной. А сколько людей обрели веру после личной встречи с ним! Вспоминают, что свет в келье отца Василия не гас порой до утра, а сосед через стенку слышал звуки земных поклонов и тихие слова молитвы о заблудших и погибельными ересями ослепленных, “их же Сам просвети, Господи!”
Как-то рассказали отцу Василию про одну блаженную, которая уже долгое время лежит без движения. Говорили, что изредка к ней приходят соседи, чтобы истопить печь, и приносят что-нибудь поесть. Но часто она остается одна, без еды и в холодной избе. Люди удивлялись ее безропотности, ибо она, всегда пребывая в радости, славила и благодарила Бога. Узнав, что блаженная желает причаститься, отец Василий вызвался ее навестить. Он добрался до деревни, в которой жила больная, исповедал и причастил болящую. Вернувшись в Оптину, он с умилением вспоминал о блаженной рабе Божией, рассказывал, что, увидев его, она просияла, и радостно запела: «Христос Воскресе!». Вероятно, ей было открыто, что отцу Василию предстоит принять мученическую кончину в этот светлый праздник.
Последний в своей жизни Великий Пост отец Василий провел строже обычного. На Страстной Седмице он ведь совсем не вкушал пищи. Кроме обязательных продолжительных монастырских служб, он еще подолгу молился по ночам в своей келье.
В Великую Субботу весь день отец Василий исповедовал, а когда вечером освещали куличи, ему вдруг стало плохо. Отец Василий стоял бледный, держась за аналой. Он попросил иеромонаха, который освящал куличи: «Покропи меня покрепче…» Тогда иеромонах окропил его голову святой водицы, улыбнулся и сказал: «Ну, теперь уж ничего, ничего». И продолжил исповедовать прихожан.
Перед Пасхальной литургией иеромонах Василий облачился в красную фелонь, потому что его назначили совершать Проскомидию. По рассказам очевидцев, Проскомидию он совершал всегда быстро и четко, но в этот раз медлил. Когда
благочинный стал его поторапливать, извинился: «Не могу, простите. Так тяжело, будто сам себя заколаю. После проскомидии признался: «Никогда так не уставал».
По рассказам братии в Пасхальное утро 1993 года отцу Василию предстояло идти по послушанию в Скит. Он должен был исповедовать причащающихся на средней скитской Литургии. Тихо пропев Пасхальные часы пред иконами в своей келье, он отправился в Скит.
Тишину раннего утра нарушил колокольный звон. Это иноки Ферапонт и Трофим возвещали миру Пасхальную радость. В Оптиной пустыне до её закрытия всегда звонили на Пасху во все колокола на протяжении всей Светлой Седмицы. Продолжили эту традицию и иноки 20 столетия.
Отец Василий, ободрённый колокольным звоном, торопливо шагал по дороге, ведущей в скит. По мере приближения к скиту звуки колоколов становились всё громче и громче. Внезапно ударили в набат, потом наступила пугающая тишина. Иеромонах Василий, ускорив шаг, поспешил узнать, что случилось.
В это время на звоннице одержимый духом злобы человек, осуществлял кровавый план врага рода человеческого.
Самодельным клинком были убиты в спину звонари. Первым погиб инок Ферапонт, за ним был смертельно ранен инок Трофим, который в последние секунды жизни, смог подтянуться на верёвках, и ударил в набат.
Тот кто, по научению врага рода человеческого расправился с иноками, вскоре набросился и на отца Василия, чтобы убрать, неожиданного свидетеля своих злодеяний. Удар был нанесён в спину снизу вверх, повреждены были почки, легкое и сердечная артерия. (Отца Василий не успели довезти до больницы, по дороге он предал свою душу Господу.)
Позже недалеко от ограды, был найден окровавленный клинок, похожий на меч, длинной около шестидесяти сантиметров. Трёхзначное число зверя указывало на то, что это было ритуальное убийство.
В келье отца Василия на столе осталась лежать его настольная книга. Кто-то из братии открыл ее на том месте, где была закладка, и прочитал: «...Время моего отшествия настало: подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный...» (2 Тим. 4, 6-8.)
Приведём несколько свидетельств:
Отрывок из воспоминаний иконописца Тамары Мушкетовой: “Это случилось на Пасху в 6.15 утра. Мы разговлялись за чаем в иконописной мастер¬ской, когда благовест колоколов вдруг оборвался и раздался тревожный звон. “Какой странный звук, - сказал Андрей, разливая чай. - Скорее набат”... Господи, помилуй! То, что нам сказали, дошло не сразу. Яркая, вечная, радостная Пасха - и вдруг смерть... Раны у всех троих были страшные - в почки, а у о. Василия снизу вверх через почки под сердце, так, что перерезало все вены. Он был еще жив, но умер по дороге в больницу... Умереть на Пасху, через полтора часа после причастия, и умереть на послушании в родном монастыре мучениками за Христа - о такой смерти можно только мечтать... Было чувство, что Господь очень близко, а Его любовь излилась на нас так щедро, что это трудно вместить... Времена первых христиан стали вдруг явью... Приблизилось Царство Небесное и стало столь желанным, что хотелось смиряться перед всеми, жить только для Господа и даже пострадать за Христа. Совсем как во времена первомучеников, многие брали песок с кровью о. Василия и частицы дерева, напитанные кровью о. Трофима и о. Ферапонта...»
Из письма иеромонаха Даниила: «Мне по¬счастливилось прожить около пяти лет рядом с о. Василием. Помню, зимой 1988-1989 года мы жили вместе в хибарке старца Амвросия. И хотя я был послушником, потом иноком, а он простым паломником, для меня было явным его духовное превосходство. Я не могу назвать себя его дру¬гом, хотя он по-дружески относился ко мне. Но странно было видеть себя, такого земного и осуетившегося, рядом с ним. Это был красивый чело¬век во всех отношениях, и я лишь любовался им.
Он по-монашески любил уединение, и я видел, как тяжело ему даются частые поездки то в Москву, то в Шамордино, но он никогда не роптал.
Духовно он был выше нас всех. Но эта ду¬ховность была особенная - очень искренняя и по-детски светлая, без тени ханжества или лжи. Он не был избалован прижизненной похвалой, что, к сожалению, многим вредит. Он был монахом из старой Оптиной».
Из воспоминаний иеродиакона Елеаза: «Помню, как Великим постом 1989 года нас с о. Василием облачали в первые монашеские одеж¬ды - подрясники. Еще запомнилось, как он был письмоводителем в монастырской канцелярии: собранным, немногословным и довольно деловым. Когда о. Василия поставили уставщиком, то с этим послушанием он справлялся безукоризненно: он прекрасно и, по-моему наизусть знал службу, действуя четко и собранно - потом его быстро рукоположили во диакона и следом во иеромонаха.
Отец Василий был сугубо монашеского уст¬роения и рано вышел из всех компаний с чаепи¬тиями. Но в ту пору я принимал это за “над¬менность” и осуждал его. Прости меня, о. Васи¬лий! И лишь годы спустя вспоминается, как это “надменное” лицо озарялось удивительно дет¬ской улыбкой.
Духовный рост о. Василия был поразитель¬ным. Уже с первых служб у Престола он многие молитвы знал наизусть, а служил удивительно благоговейно. Лишних слов и движений у него на службе не было, и Агничную просфору он разре¬зал всегда четким, уверенным движением. Много раз, когда мы вместе служили в скиту, я замечал, что после службы он около часа оставался в ал¬таре и весь уходил в переживание прошедшей литургии. А еще он часто служил молебны пре¬подобному Амвросию, сосредоточенно молился и негромко пел. Он был лучшим канонархом Оптиной пустыни.
Не припомню случая, чтобы о. Василий пре¬пирался или отказывался от послушания, а тогда многие отказывались ездить в Шамордино или в Москву. Из других его качеств - простота и готовность помочь. Несколько раз в искушении я обращался к о. Василию, а он всегда старался уте¬шить и давал разумные советы из святых Отцов.
На службе он весь уходил в молитву и молча “тянул” четки, никогда не вникая в разговоры, которыми, случается, “болеет” братия. К иконам подходил так: сначала постоит в сторонке, помо¬лится, а затем быстро подойдет к иконе, полагая на себя крестное знамение довольно осмысленным движением и задержав на мгновение сложенные пальцы у лба. Запомнился характерный взгляд о. Василия - всегда внутрь себя.
Все мы очень любили проповеди о. Василия, а последняя его проповедь поразила меня. Он был охвачен огнем такой великой любви к Богу, что, возможно, помимо воли выкрикнул: “Какой прекрас¬ный и милостивый у нас Господь!” Помню тишину в храме и чувство, что это больше чем слова.
После погребения братии раздавали личные вещи о. Василия, и мне достался его требник, маленький, еще царского времени. Я раскрыл его, и первое, что увидел, было “Последование отпевания усопших в Пасхальную седмицу” и место: “Вечная твоя память, достоблаженне и приснопамятне брате наш”. И я вписал туда имя отца Василия».
Рассказывает игумен Михаил (Семенов): “Паломником я работал в Оптиной на послушании и жил в одной келье с паломником Г. Великим постом Г. тяжело заболел, а о. Василий носил ему обед из братской трапезной и каждый день исповедовал его. Я в таких случаях старался выйти из кельи, но о. Василий деликатно возражал: “Нет-нет, лучше мы уйдем, чтобы не мешать вам”. У Г. было тяжелое нервное расстройство, связанное с беснованием, но по молитвам о. Василия произошло исцеление. И я завидовал Г. “белой завистью” - какой же у него хороший духовный отец!”
Из воспоминаний Шамординской инокини Сусанны: «Был Успенский пост 1991 года, когда о. Василий служил в Шамордино. Я тогда только что поступила в монастырь, работала на послушании в трапезной и беспокоилась, что батюшка не пришел обедать. Шел дождь, и часа в три я увидела в окно, как о. Василий идет под дождем спокойным шагом, прикрывая мантией красную дароносицу на груди, - он ходил в Каменку причащать больного. В трапезной батюшка от обеда отказался и попросил кислых ягод. Съел он немного ягод, а на ужин не пришел. На следующий день он опять съел лишь горстку ягод и не ужинал. Лишь на третий день он поел с ягодами немного ржаного хлеба... У меня тогда была большая ревность по Боге. Как все новоначалъные я хотела поскорее исправиться и достичь чего-то высшего. И вдруг в проповеди перед общей исповедью о. Василий сказал, что нельзя обольщаться и надеяться, будто однажды мы исправимся и станем праведными: “Нужно помнить всегда, что мы неисправимы, и смиряться с тем, что мы хуже всех”. Я вся горела желанием исправиться, а тут - “неисправимы”. И я не соглашалась с этой мыслью о. Василия, пока не поняла: он говорил о смирении как основе всего. И не дай нам Бог почувствовать себя праведниками - это фарисейство. После смерти о. Василия я много раз перечитывала его проповедь, опубликованную в газете “Лампада”. И не могла понять в ней одно место: “Смотреть и видеть Господа, который идет впереди нас с вами и попирает Своими пречистыми стопами все те скорби, которые враг уготовал нам. Эти скорби уже попраны Христом, они уже Им побеждены”. Я никак не могла понять, как это - наши скорби уже попраны и побеждены Господом? Спросить было не у кого. И вдруг вижу во сне живого о. Василия, спрашиваю его о непонятном в проповеди, а он объясняет. Оказалось все просто. Ведь Господь своею смертью победил грех, даровал нам победу над ним и научил, как противостоять ему».
Приведём несколько свидетельств:
В Оптину пустынь к о. Василию ездила болящая паломница Инна, ходившая на костылях. Однажды её принесли в храм на руках, сидит она в храме, а подойти на исповедь не может. Вдруг о. Василий оборачивается и говорит: “Иди ко мне!” И Инна встает и идет. После смерти о. Василия Инна ушла в монастырь и приезжала на могилку о. Василия уже в апостольнике.
Из воспоминаний настоятеля Козельского Никольского храма протоиерея Валерия: «У прихожанки нашего храма Н.В. умирал муж, и она попросила меня причастить его на дому. К сожалению, болезнь осложнилась беснованием - больной гавкал, отвергая причастие. Причастить таких больных практически невозможно, и я не решился взять это на себя, посоветовав обратиться в Оптину пустынь. А оттуда прислали иеромонаха Василия. По словам Н.В., больной сперва с лаем набросился на батюшку, а потом, гавкая, стал уползать от него. И все-таки о. Василий сумел исповедать и причастить его. После причастия муж Н.В. пришел в себя».
Свидетельство инокини Георгии: «Дивен Бог во святых своих! Для меня трое Оптинских новомучеников - святые. И хочу рассказать о двух случаях милости Божией, явленной мне, грешной, через иеромонаха Василия.
Был у меня в юности тяжкий грех, со стыдом вспоминаю его и теперь. Но, будучи новоначальной, я фактически скрыла этот грех на исповеди, назвав его незначительным, уклончивым словом, а это был смертный грех. Шли годы... И вот наступила Крещенская ночь 1993 года. Я написала письменную исповедь, решив, во что бы то ни стало, покаяться сегодня же. А на всенощной узнаю, что мой батюшка сегодня исповедовать не будет. Гляжу, а к другим батюшкам такие толпы причастников, что уже ясно - на исповедь мне не попасть. Храм был переполнен. Народ теснил меня сзади прямо к аналою о. Василия... И вдруг о. Василий обернулся в мою сторону и, “выдернув” кивком из толпы, вне очереди взял на исповедь. А я слова не могу вымолвить и лишь молча протягиваю батюшке запись исповеди... Я тогда не знала, что батюшка прозорлив, но точно знала - ему открыто мое состояние: он знает, что в записке, даже не читая ее. А я лишь опускаюсь на колени и плачу так сильно, что слезы заливают лицо... И вдруг слышу, как о. Василий БЛАГОДАРИТ меня за исповедь. Поднимаю глаза и вижу сияющее радостью лицо батюшки.
Расскажу о другом случае... В Козелъск я приехала уже больная, с опухолью. Лечиться не люблю, то тут, по настоянию родных, прошла обследование в Москве на УЗИ, и врач, установив размеры опухоли, назначил мне курс лечения. Год я добросовестно лечилась, но повторное обследование показало - толку от лечения нет. И я бросила лечиться, возложив все упование на Господа...
В Страстную Пятницу 93-го года я вернулась из паломничества на свое послушание в Оптиной, а на Пасху было убийство... На погребении я не плакала, но невыплаканное горе уже душило меня. Однажды на могилках новомучеников никого не было, и тут, обняв крест на могилке о. Василия, я впервые дала волю слезам. Я ничего не просила, только плакала, горюя о братьях. И вдруг почувствовала такую боль на месте опухоли, что даже присела. Кое-как с передышками добралась до храма, боль была сильной и, мне казалось, целебной - из меня будто кто-то извлекал опухоль. Так продолжалось минут пятнадцать, и вдруг я почувствовала, что исцелилась. Во избежание искушений я старалась даже не думать об этом и просто радовалась состоянию легкости и здоровья.
Но, видно, Господу было угодно засвидетельствовать мое исцеление, ибо вскоре я попала на обследование на УЗИ и как раз к тому врачу, который нашел у меня опухоль. Доктор был в недоумении: где же опухоль? “Тут, доктор, тут”, - говорю ему, показывая на болевшее прежде место. “Тут только ямка от опухоли”, - отвечает он. Не поверив, он назначил мне повторное обследование через полгода, еще раз подтвердившее - исцеление было полным.
О прозорливости о. Василия свидетельствует раба Божия Тамара: «Жил тогда в Оптиной паломник Митя и рассказывал случай. На последней пассии Великого поста 1993 года все стояли со свечами, а Мите свечки не досталось. И вот стоит он за спиной о. Василия и думает: “Видно, я хуже всех, раз мне свечки не досталось”. Постоит и опять в унынии думает: “Все люди как люди. Один я без свечи”. Тут о. Василий оборачивается к нему и говорит: “Ну, хватит, хватит. Возьми мою”. И отдал ему свою свечу».
Рассказ сотрудника Сретенского монастыря раба Божия Павла: «Однажды с игуменом Ипатием мы долго стояли у могилы о. Василия. Отец Ипатии рассказывал мне о нем и советовал молиться о. Василию, когда будет нужда в скорой помощи. Прошло немало времени, пока я вспомнил об этом. А вспомнилось так. Возвращались мы из Печор и наш новенький “ЗИЛ” вдруг сломался. Оказалось, порвался приводной ремень, и при попытке связать его, буквально рассыпался в руках. И тут начались наши мытарства. Вблизи никаких населенных пунктов. Останавливаем машины с просьбой помочь, но откуда у легковушки “зиловский ремень”? И вот что интересно - много разных машин прошло мимо нас, а “ЗИЛа” ни одного... Так прошел не один час. Становилось темно, да еще дождь пошел... Из меня вырвалось: “Ну, о. Василий, помогай, раз о. Ипатии велел молиться тебе!” Прости меня, Господи, что так грешно “помолился”. И вдруг глазам своим не верю - прямо к нам с пригорка катит “зилок”. А водитель тормозит, улыбаясь: “Что - загораем? Помощь нужна?” Я лишь молча показываю обрывки ремня. Шофер смеется: “Полезай в кузов!” Залезаю и вижу - в пустом кузове стоит ящик, полный новеньких “зиловских” ремней. Что со мной было и так понятно. А шофер нам про запас ремней еще дал. В общем, ехали мы потом, и всю дорогу благодарили Господа и нашего скорого помощника о. Василия».
Приведём несколько отрывков из проповедей иеромонаха Василия: «Ложный стыд - это последствие грехопадения. Когда Адам согрешил, то он, увидев свою наготу, устыдился. Господь взывал к нему: «Адам, где еси?», но тот вместо того, чтобы принести покаяние, спрятался от Бога по ложному стыду. Теперь же, с пришествием Христа, сей срам разрушен, и мы имеем дерзновение взывать к Богу: «Господи, где еси?», независимо от того, где мы находимся, и в каком состоянии пребывает наша душа. Главное, чтобы было покаяние».
«Евангелие - это уста Христовы, - писал он.
- Каждое слово Спасителя - это слово любви, смирения, кротости. Этот Дух смирения, которым говорит с нами Спаситель, не часто является нам, потому и Евангелие иногда непонятно, иногда не трогает нас. Но постигается, открывается Дух Евангелия Крестом Христовым. Если увидим, что где бы ни находился Христос, что бы он ни говорил, Он говорит это с Креста, тогда открывается нам Дух Евангелия, Дух смирения, кротости, бесконечной любви Господа к нам, грешным».
«Не унывать призваны мы, христиане православные, - скажет позже в одной из проповедей иеромонах Василий, - но смотреть и видеть Господа, Который идет впереди нас с вами и попирает Своими пречистыми стопами все те скорби, которые враг для нас уготовал. Эти скорби уже попраны Христом, они побеждены Им, и для нас уже есть возможность приобщиться к той победе, к той радости и к тому веселию, которое нам даровано Воскресением Христовым».
Отрывок из проповеди иеромонаха Василия об исцелении бесноватого , из которого Господь изгнал легион бесов: “Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло” (Лк. 8, 32-33)... «Свиньи — это наши страсти, которые мы лелеем, кормим и поим, влекомые их похотью. И когда приходит беда, как некогда пришла она к жителям страны гадаринской в виде бесноватого, наводившего ужас на них, тогда только мы взываем к Богу о помощи. Щедрый же Господь оказывает нам Свою любовь и подает благодать Свою спасительную. А мы, улучив милость от Бога, снова обращаемся ко греху. И никак не хотим расстаться со своими свиньями-страстями, и малодушно просим Господа отойти от нас. Просим отойти, дабы нам еще погрешить, говоря в душе своей: Господи, я буду жить по заповедям, но только не сейчас!
Спаси Бог !!! Добро пожаловать в чат...
Комментариев нет:
Отправить комментарий